Волчья ягода - Екатерина Началова

— Зачем ты мне это рассказал? Про Тирома, — спросила все еще настороженно.

— Грехи замаливаю, — ответил снова резковато. С большей резкостью, чем хотел.

«Зачем рассказал» — хороший вопрос. Вообще-то он пришел задать совершенно другой вопрос, но отвлекся.

Аса неловко кивнула, опустила глаза. Она все еще держалась за штору. Таор видел, что она не может ее поднять.

Не выдержав, выдернул из женских рук ткань, крутнул, выжимая воду. Та свободно полилась, орошая зеленую траву.

— Для чего тебе понадобились эти земляные корни? Рассказывай, — он в очередной раз предпочел проглотить её имя, — котлетка.

***

— ...корни нужны ей для лечения. Люди используют их для приготовления настойки от какой-то болезни, — Таор вытянулся перед Индиром. Он только что доложил все, что удалось узнать от Асы. Рассказал и о неизвестном Змее.

Индир подвигал губами, как бывало, когда он думал, помедлил. Он отложил бумажную работу и, откинувшись на стуле, сложил руки на груди. Проследив как старший медленно попеременке шевелит пальцами, Таор подвинул стул и без спросу деловито сел. Индир, занятый размышлениями, нарушения субординации не заметил. Он сам перидически забывал, что высокородный Таор уже не князь.

— Змей на нашей территории? Любопытно. И эускариот... Не припомню, чтобы нас он интересовал.

— Я уточнил. Грин сказал, что этот эускариот полезен на уровне моркови. В общем, говорит, ерунда.

Таор был далек от медицины, и не поленился уточнить про корень эускариота у местного лекаря. Ответ его разочаровал. Лекарь Грин практически посмеялся, отозвавшись о свойствах эускариота с крайним пренебрежением.

«Обычный корнеплод со стандартными свойствами. Может людям и помогает. Мы не используем. У нашего рода имеются более эффективные средства», — так он заявил. Не верить мнению лекаря у Таора причин не было.

Индир глянул на подчиненного одобрительно.

«Без указки смекнул разузнать, надо же. Инициатива — хорошо...»

Он тут же вспомнил, что перед ним простой Волк и сурово сдвинул брови, обнаружив его сидящим перед собой.

— Если его собирают Змеи — не такая уж ерунда. По крайней мере, им нужная ерунда... Хотя, к нам мог забрести и какой-то ординарный наглый Змей... — Индир поскреб ногтем по столу, демонстративно поднялся, сделал несколько шагов по комнате, усиленно двигая и губами и бровями одновременно. — Информации мало, надо сказать, мало...

Таор кивнул, продолжая сидеть.

А вот это старейшину царапнуло. Замашки у Таора оставались княжескими. Мелочь по мелочи, да не в первый раз.

«Сам и не думаешь вставать, стервец зубастый? Будет тебе урок».

— Встань, — уже недовольно указал Индир. Он отвернулся к окну, продолжая думать. Услышал, как Таор отодвинул стул, не спеша поднимаясь.

— Значится так, — Индир начал говорить строже. — Пока некому предъявлять, да и нечего. Дело небольшое. Аспида этого попробуем поймать. Я стае кину клич. Теперь женщина... Нарушение, получается, пустяковое, а значит...

Таор с облегчением подумал, что сейчас старейшина прикажет освободить нарушительницу и согласно кивал, пока Индир говорил.

— ... а значит, мне она тут не нужна. Бери ее на поруки и через семь дней спокойно отпускай. Я напишу сопроводительное письмо прямо сейчас. Вручишь ей, когда отпустишь.

«На поруки?!»

Перестав наклонять голову, Волк нахмурился, встав на скрипнувшем полу кабинета устойчивее.

— Бэр?

В одно вопросительное слово он вложил все: и негодование, и удивление, и непонимание, и изрядное возмущение от перспективы. Какого, собственно, неуловимого змеиного зада, он должен брать человечку под опеку?

Индир сел за стол, неторопливо писал с минуту, затем поставил подпись, запечатал бумагу и поднял глаза на Таора, мгновенно определив, что тому требуется внушение. Старейшина умел быть жестким.

— А мне на что? — он повысил голос. — Кто на нее заявил? Ты! Бдительность — да, молодец, нечего у нас воровать. Так получилось, да. А вот теперь, выходит, что получается иное. Получается, не воровка. Так?

— Так.

— Получается, наказывать особо и не за что, так?

— Так, — Таор раздраженно соглашался, прекрасно осознавая, к чему ведет старейшина. — Так отпустить сейчас и всё! Зачем эти сложности?

— Ты хочешь, чтобы род Волка официально покаялся перед людьми, признал пустячную ошибку? Хочешь, чтобы они нам это поминали, смеялись, думали, что мы уже не те, что мы сдали? Чтобы потом ссылались на эту ошибку по поводу и без? Нет, боец, так не делается. Для проформы мы подержим мису неделю, затем погладим по головке и отправим к людям с письмом, в котором уже сказано как великодушен род Волка, что на первый раз мы нарушительницу решили простить и за примерное поведение отпускаем гораздо раньше срока, помните наше добро и прочее, — Индир потряс уже составленной бумагой. — Отпустим сейчас с тем же письмом — люди не поймут и не поверят. Отпустим через неделю — поймут, поверят, будут благодарны. Ясна тебе тактика?

— Ясна, но причем тут я?

— А я? Грузить ее работой — неправильно, так, боец? Знаешь, что неправильно. Запирать в клетку, получается, не за что. И куда? Мне с ней забот больше, чем проку. Вон вокруг управы охотники уже начали петли наворачивать. Один день — и трое желающих перехватить ее быстрее других! Ирис жалуется, что ее отвлекают, я тоже молодежь гонять не нанимался. Управа общая, зайти среди бела дня может каждый, так? Так. Зажмут, уведут эту мису — которая, оказывается, со всех сторон приличная — и всякое может случиться. А может получиться совсем нехорошо. Мне такое не по душе. А тебе? Молчишь? Вот и тебе.

— Вот и назначьте ей охра... — Таор прикусил язык.

— Вот и назначил. Уже отдал приказ, — Индир пристально глянул на него. — Справишься?

От возмущения Таор аж задохнулся, развел руками.

— Я мужик! Женщине ее поручите!

— А я — старейшина, Волк. И я сказал — женщина на тебе. Бери на поруки. С тобой связываться мало кому хочется, знает род твои возможности. Приглядывай где хочешь, как хочешь, я тебя не ограничиваю. Можешь прямо тут сторожить. Если найдёшь ей на эту неделю безопасный женский присмотр, пристраивай, не возражаю. Но отвечаешь за ее безопасность все равно ты. Что случится, спрос с тебя. Ясно?

— Бэр! Что за...

— Таор! Моё слово сказано. Подчиняйся. Твоя ошибка?

— Моя, — ответил сквозь зубы.

— Значится твое наказание, как и твоя забота. У меня более важные дела имеются. Исполняй приказ. Свободен! И письмо прихвати!

Уже окончательно успокоившись, Индир с удовольствием превосходства посмотрел вслед взбешенному подчиненному. Таор старейшине нравился. Но место своё должен был знать, Порядок прежде всего.

— Пререкаться он мне тут вздумал, — напоследок фыркнул старый Волк, возвращаясь к будничной работе.

Глава 7. Самое безопасное место

Когда достирала шторы, переоделась в сухое и пошла к Ирис. Морща лоб, та подсчитывала мешки с крупой, и от меня отмахнулась как от назойливой мухи.

— Для тебя пока дел нет, жди, — сказала так, будто мне эти дела нужны.

Ну я и ждала, тихо слоняясь по заднему двору, рассматривала со скуки травинки. Есть у нас поверье, что чем ближе трава к дому, тем она человеку нужнее. Не надо далеко искать. Вот же... Трава сама за нами ходит, и растет рядом не просто так.

Жёлтая головка одуванчика согласно склонилась под рукой, и я погладила ее пушистые лучики. Одуванчик — маленький, но почти все может. Помаленьку, конечно. И желудок лечит, и кашель, и успокоит, и подбодрит — смотря как и с чем приготовить. Поколения поколений травниц знания об одуванчике передавали друг другу по цепочке. Через века тянется та цепочка слов о солнечной головке, его горьком соке, листьях, корешках.

А потом вернулся Таор, бросил на меня взгляд, которым можно было бы загрызть без зубов, и мотнул головой, показывая, что мне следует направиться за ним. Челюсти у мужчины были стиснуты настолько, что он, кажется, даже не мог разговаривать.

Помедлив, послушно пошла. Старалась не подходить к нему близко, потому что было слишком очевидно одно: Волк злой.

Очень.

Примерно как в лесу, когда на меня упал, только ещё злее.

Казалось от него пышет опасным молчаливым рычанием, словно около моего уха скалит клыки огромный зверь, которого не видно, не слышно, но можно почувствовать. Рядом с ним у меня начинали подрагивать руки. Сильно хотелось слиться со стеной, одновременно лепеча «не ешь меня» и «я не виновата».