Сладкая ягодка. Горький огурчик - Ольга Дашкова

Если бы ты знала, тетя Клава, что мне от него нужно.

– Обязательно дам знать.

Наконец тетя Клава уходит, я запираю дверь и прислоняюсь к ней спиной. Ноги дрожат, сердце все еще бешено колотится.

Из комнаты выходит Марат, растрепанный и смущенный.

– Она ушла?

– Ушла.

Мы стоим и смотрим друг на друга. Волшебство момента разрушено, страсть остыла, и теперь я чувствую неловкость.

Что теперь? Продолжить с того места, на котором остановились? Или сделать вид, что ничего не было?

– Нина, я...

– Забудь, – быстро говорю. – Просто забудь. Этого не было.

– Как это – не было? – Марат делает шаг ко мне. – Я же чувствовал, как ты...

– Ничего ты не чувствовал! – огрызаюсь, пытаясь вернуть себе привычную язвительность. – Это была просто... минутная слабость.

– Минутная слабость? – он смеется, но смех получается горьким. – Нина, не надо врать. Ни мне, ни себе.

– Я не вру. Просто я... мы...

Но слов не находится. Как объяснить ему, что я испугалась? Не его, не того, что произошло, а своих чувств. Того, как легко я сдалась, как быстро забыла все свои принципы.

– Тебе лучше уйти. Люди сплетничают, а мне это не нужно.

– Хорошо, – тихо соглашается. – Но это не конец, Нина. Ты же знаешь.

Я не отвечаю, просто открываю дверь. Марат проходит мимо меня и останавливается на пороге.

– Спасибо за помощь, – говорит он. – И за... остальное.

И уходит, оставляя меня одну с колотящимся сердцем и смутными мыслями. А в животе все еще тлеет жар, напоминая о том, что могло бы быть, если бы не тетя Клава со своими огурцами.

Глава 8 Марат

Иду от дома Нины к ферме и злюсь на себя, на нее, на всю эту чертову ситуацию. Широкими шагами я топаю по разбитой деревенской дороге в папиных брюках, которые болтаются на мне, как мешок, и думаю: «Ну надо же было так вляпаться!»

«Это была просто минутная слабость», – передразниваю я ее и хмыкаю.

Минутная слабость! А как же эти стоны? Как же она прижималась ко мне всем телом и шептала: «Хочу тебя»?

Черт, я и сам раньше говорил такое девчонкам, когда хотел от них избавиться после бурной ночи. «Это была ошибка», «не стоит повторять», «давай останемся друзьями». Классический набор отговорок для тех, кто не хочет продолжения.

Но сейчас, когда эти слова адресованы мне, они обжигают, как кислота.

Останавливаюсь посреди дороги и честно признаюсь себе: мне плевать на ее отговорки. Эта деревенская сладкая ягодка зацепила меня, как никто другой. Я все еще чувствую вкус ее губ – сладкий, как тот пирог, что стоял на столе. Я до сих пор помню, как она таяла в моих руках, как ее тело откликалось на каждое прикосновение.

И я до сих пор чертовски возбужден.

Проклятье! Что со мной происходит? Я же не подросток, чтобы так терять голову из-за женщины. Особенно из-за такой неприступной и язвительной, так… такой не в моем вкусе.

Но эта неприступность только раззадоривает. Нина не бросается мне на шею, как остальные, не строит глазки, не кокетничает. Она искренна в своей колючести, и от этого хочется раздеть ее не только физически, но и эмоционально – добраться до той нежной сердцевины, которую она так тщательно прячет.

Ускоряю шаг. Нужно отвлечься, заняться чем-то полезным. Например, наконец разобраться с отчетами по ферме. Рано или поздно все равно придется принимать решение – продавать или оставить.

Хотя после сегодняшнего утра вариант с продажей кажется менее привлекательным. По крайней мере, пока Нина здесь.

Захожу в контору фермы и сразу натыкаюсь на Григория, который сидит за столом с газетой «Рыбак-охотник» и методично ковыряет в зубах спичкой.

– Утро доброе.

Григорий поднимает глаза, оценивающе смотрит на мой наряд и усмехается:

– А, хозяин. Вижу, в гардеробе произошли перемены. Народная одежда вам к лицу.

– Собака порвала джинсы, – коротко объясняю.

– Барбос? – Григорий понимающе кивает. – Да, он у нас местная достопримечательность. Туристам рассказываем, что это генетически модифицированная сторожевая собака.

– Очень смешно. Григорий, мне нужны все отчеты по ферме за последние пять лет. Доходы, расходы, поголовье, удои – все до мелочей.

Управляющий откладывает газету и недоверчиво смотрит на меня:

– Зачем это вдруг?

– Хочу разобраться, насколько ферма убыточна и можно ли что-то исправить.

– А-а-а, – протягивает Григорий и почесывает затылок. – Понятно. Значит, все-таки решили серьезно заняться хозяйством?

– Возможно.

– И что, собираетесь здесь жить? Коров доить? Навоз убирать? Сено косить?

В его голосе слышится плохо скрываемая издевка, и это бесит меня еще больше.

– А что, не похож на фермера?

– Ну как вам сказать... – Григорий встает, обходит меня кругом, словно оценивает племенного быка. – Физически может и подойдете. Рост есть, плечи широкие. Но вот руки... – он хватает мою ладонь и качает головой. – Руки не рабочие. И главное – нет у вас того взгляда.

– Какого взгляда?

– Фермерского. У настоящего хозяина глаза должны гореть, когда он на свое хозяйство смотрит. А у вас – будто вы на похоронах присутствуете.

Хочется послать его подальше, но Григорий все-таки управляющий, и без него мне не разобраться.

– Отчеты будут?

– Будут, будут. Только предупреждаю – картинка не радужная. Ферма последние годы еле концы с концами сводит.

– Почему?

– Да причин много. Конкуренция с большими хозяйствами, устаревшее оборудование, проблемы со сбытом. Плюс ваш батюшка был хозяин душевный, но не слишком расчетливый. Мог корову продать в два раза дешевле, если покупатель жалостливую историю рассказывал.

Это похоже на отца. Он всегда был слишком добрым для бизнеса.

– Хорошо, тащи отчеты. И еще хочу знать, какие есть варианты модернизации.

– Модернизации? – Григорий присвистывает. – Это дорого, Марат Захарович. Очень дорого.

– Сколько?

– Ну, чтобы ферму на современный уровень вытянуть – миллионов пять точно. А может, и больше.

– Столько у меня нет.

– Тогда зачем спрашиваете?

– Может, можно получить кредиты, субсидии какие-то...

– Можно, – кивает Григорий. – Только бумажной волокиты на полгода, а то и на год. И никто