Хрустальная ложь - М. Эль

Она была ещё совсем ребёнком — лет шести, с растрёпанными черными волосами и коленями, вечно сбитыми от шалостей. Киллиан сидел на старой скамье в саду виллы, читал газету, а маленькая Валерия карабкалась ему на колени, держа в руках упавший лимон.

— Пап, а если посадить косточку, вырастет дерево?

— Конечно, — улыбнулся он, обнимая дочь за плечи. — Только ты должна за ним ухаживать. Поливать, разговаривать с ним.

— Как с Аланом?

— Как с Аланом, — кивнул Киллиан. — Только дерево не будет плакать, если ты его не поцелуешь на ночь.

Валерия тихо рассмеялась и ткнулась ему в щёку.

Он пах апельсинами и табаком — этот запах потом навсегда останется с ней.

— Пап, а ты всегда будешь рядом?

Мужчина смотрел на неё серьёзно, будто видел перед собой не девочку, а будущую женщину, которую жизнь попробует сломать. — Пока жив хоть один Андрес, ты никогда не будешь одна. Запомни это.

Лилит позволила себе улыбнуться — горьковатой, но нежной усмешкой, представив эти живые сцены.

— Тогда им всем несдобровать, — сказала она, и в её голосе промелькнули прежние, опасные нотки.

— Ты скучаешь, да? — вопрос Луизы был не вопросом, а скорее утверждением, произнесенным с теплой уверенностью.

Тишина повисла в воздухе. Лилит посмотрела на мерцающий под ногами Нью-Йорк — море мириад огней, геометрические узоры улиц, вечная энергия. Она была частью этого, но никогда не принадлежала ему по-настоящему. И в этом был её парадокс.

— Каждый день, — призналась она наконец, её голос был едва слышен. — Только никому не говори, Лу. Это будет слабостью. Иначе... иначе всё рухнет.

— Ты скучаешь, потому что любишь, — мягко настаивала Луиза.

Лилит сделала последнюю, глубокую затяжку, и пламя сигареты ярко вспыхнуло на миг, прежде чем она затушила её о перила, оставив шипящий звук.

— Я скучаю, потому что помню. Любовь — это уязвимость, Лу. А память... память — это то, что держит меня на плаву, не давая забыть, откуда я. Но… конечно люблю.

Она долго не говорила ни слова, слушая дыхание сестры — ритмичное, успокаивающее, как прибой. Родное, как эхо из того дома, где она когда-то была просто Валерией, и где её "странности" принимались без вопросов, потому что были просто ею.

Просыпается она рано — слишком рано для обычного адвоката. 6:00. Нью-Йорк ещё не проснулся, а Лилит уже идёт по полу босиком, волосы спутаны, глаза полуприкрыты. С кухни тянет запах кофе и карамели. Она включает колонку — старая итальянская песня, “Volare”.

— Мама бы смеялась… — шепчет она, отпивая первый глоток.

Смеялась бы, потому что Эмилия Андрес каждое утро включала музыку и танцевала между плитой и кофеваркой, а Киллиан обнимал жену сзади, пока маленькая Валерия злилась, что не может поспать.

Теперь всё наоборот. Теперь она танцует сама — тихо, плавно, чуть в такт. Платье из шелка скользит по ногам, солнце заливает комнату, и на миг она почти счастлива.

На завтрак — омлет с травами, тосты, чёрный кофе и сок. Она не спешит. Режет хлеб идеальными движениями, как делала бабушка Адель: “На кухне, детка, нельзя суетиться. Даже в войне есть ритуал.”

Иногда Лилит говорит сама с собой — не от одиночества, а чтобы не забыть голос родных. — Соль не бросают, соль добавляют, как уверенность, — произносит она, вспоминая бабушкины слова.

И смеётся тихо, потому что звучит это чересчур пафосно.

После завтрака — обязательный ритуал. Валерия достаёт кожаный блокнот, открывает на чистой странице и пишет:

07:00 — Пробежка.

09:00 — Судебное заседание.

13:00 — Обед с клиентом.

18:00 — Тир.

22:00 — Позвонить Лу.

Так учили Андрес: «Планируй день, иначе день спланирует тебя».

Даже в Нью-Йорке, среди бетонных стен, она остаётся верна этой привычке. Ровный почерк, чёрные чернила, никаких исправлений. Дедушка Валериан когда-то говорил: “Хаос допустим в сердце, но не в делах.”

И она помнит.

Девушка выходит из дома в спортивной форме, волосы собраны в высокий хвост. В наушниках — итальянский джаз, и под этот ритм она бежит сквозь серое утро. Люди оглядываются: в ней есть что-то от дикой кошки — сила, гибкость, и холодный взгляд, в котором читается опыт войны, хоть и внутренней.

Когда ветер ударяет в лицо, она на секунду чувствует свободу — ту самую, ради которой потеряла всё. На другом конце моста останавливается, переводит дыхание и смотрит на город.

Только почему есть ощущение, что за ней кто-то наблюдает?

Валерия обернулась, почувствовав чей-то взгляд, но никого глазами не нашла.

Час дня.

Нью-Йорк, переваривший утренний кофе и деловую суету, теперь был наполнен менее агрессивным, но не менее настойчивым гулом. Лилит, спустившись с небес своих ночных бдений, вернулась в свой лофт — убежище из стекла и бетона, минималистичное, но с захватывающим дух видом на город. Она стянула тяжелые ботинки, бросила ключ на консольный столик и направилась к аудиосистеме. Помещение тут же наполнилось низким, тягучим блюзом, чей томный тембр обещал долгие часы концентрации. Лэптоп уже ждал на полированном столе, его экран светился приглашением к цифрам, кодам, или, возможно, куда более сложным схемам.

Она только успела потянуться, разминая затекшие от сна мышцы, как вдруг дверь с глухим стуком распахнулась. Не стук, не звонок — просто мгновенная, бесцеремонная инвазия.

— Сюрприз! — провозгласила Селина, влетая в комнату как вихрь из красок и ароматов. В руках у неё дымился стаканчик с кофе, а из бумажного пакета выглядывали шапки маффинов, источающие сладкий, манящий запах ванили и корицы. Её глаза сияли озорством.

— Ты когда вообще научишься стучать? — Лилит негромко вздохнула, но в её голосе сквозило скорее привычное, чем раздраженное утомление.

— Когда ты перестанешь прятаться, моя дорогая, — Селина небрежно махнула рукой, игнорируя протест, и поставила кофе на столик, плюхнувшись на диван. — И вообще, это суббота. Солнце светит, птички поют... ну, насколько это возможно в каменных джунглях. Вечером — клуб. Я уже забронировала столик.

— Я работаю, — безропотно парировала Лилит, даже не поворачиваясь.

— А я уже заказала тебе коктейль. "Кровавая Мэри" или что-то в этом роде, — девушка встала, пританцовывая, и направилась к ней. — Ты скучная. Невероятно, феноменально скучная, Лилит. Пошли танцевать, скучная королева ада. Или твоё величество предпочитает прятаться в своей темнице?

Лилит закатила глаза, но это движение было скорее демонстрацией, чем искренним протестом. Мелкая, почти незаметная улыбка дрогнула на её губах, когда Селина, не дожидаясь ответа, выхватила из пакета маффин и швырнула ей. Лилит поймала его с лёгкостью, присущей хищнику, почти не глядя.

Пять минут спустя джаз был приглушен, а