Хрустальная ложь - М. Эль

Луиза знала, от кого приходят эти письма, и не говорила. Никому. Так Валерия, ставшая Лилит, по-прежнему оставалась частью семьи, хоть и издалека. Невидимая рука, что направляет, незримый пульс, что бьётся в сердце клана.

Иногда она засиживалась до рассвета, над чашкой остывшего кофе, читая отчёты, будто снова сидела в кабинете бабушки Адель, вдыхая запах её старых книг и власти. Иногда мысленно спорила с тенью отца — «Ты бы сделал по-другому, но мой способ — чище. Эффективнее.» Иногда ловила себя на том, что скучает даже по Эмилии, по её жёсткой, обжигающей любви.

Но всякий раз, когда рука тянулась к телефону, к соблазну нарушить обет, она гасила сигарету в пепельнице — пепел тлел, как её надежды, — и шептала:

— Нет. Андрес не возвращаются. Они уходят. И заставляют скучать по себе.

И ночь снова поглощала её — женщину, которая ушла от своей крови, но так и не перестала быть её пульсом.

Глава 4

Прошло три года.

Три года, стёршие из памяти острые грани итальянских холмов и запах семейных традиций. Нью-Йорк уже не был для неё чужим городом — он стал безжалостным зеркалом её самой, отражением её новой, беспощадной сущности. Шум улиц, пульсирующий, как кровь в венах мегаполиса, терпкий запах кофе и бензина, пронзительные сирены и мириады огней высоток — всё это составляло дикую, неумолимую музыку, по которой Лилит Рихтер жила, двигалась и дышала.

Она больше не вспоминала Италию каждую ночь, не цеплялась за призраки фамильного поместья. Сны о семье растворялись в беспощадном ритме мегаполиса, где каждый день был битвой — в душных залах суда, на хищных улицах, и, что важнее всего, в самой себе.

Лилит стала легендой, хоть и без имени, без рода. Её знали — как молодого адвоката с глазами, холодными, как зимний рассвет, и умом, острым, как лезвие дамасской стали. Секрет её ошеломительных побед был прост: она не искала правду — она создавала её, мастерски тасуя факты, словно карты в шулерской руке. Судьи уважали её за безупречную логику, противники боялись её непредсказуемости, клиенты молились на неё, как на последнюю надежду.

А ночью… ночью она сбрасывала шелковую маску света, маску безупречного адвоката. Просто снимала высокие каблуки, расстегивала тугие манжеты и позволяла крови пульсировать, как когда-то в детстве, когда дедушка Валериан, в честь которого она была названа, учил её стрелять с точностью снайпера, а мать — держать удар, не показывая боли. В ней жила тень клана Андрес, его жестокая мудрость, но теперь — без приказов, без правил, без цепей. Это была не мафия. Это была она.

Вечер был особенно изматывающим. Три дела в один день — настоящий марафон воли и интеллекта. Одно выиграно с триумфом, сокрушительно, другое — с холодным, выверенным компромиссом, третье — без сна, без еды, без эмоций, выжав из неё последние силы. Она приехала на парковку под домом, почувствовав, как свинцовая усталость сковывает мышцы, и оставила машину поперёк двух мест — впервые за три года позволила себе не быть идеальной, нарушить хоть одно мелкое правило.

Небо над городом было густым, как тёмное вино, затянутое тяжёлыми тучами. Ветер носил обрывки чужих разговоров, смешанных с запахом готовящейся еды и бензина.

И тут он появился.

— Эй, леди! — Резкий голос, наглый и надменный, прозвучал, как удар по нерву, разрывая хрупкую тишину вечера. — Вы вообще правила парковки знаете? Или у вас личное пространство расширенное, что вы тут две машины заняли?

Лилит обернулась, её движение было медленным. Мужчина — высокий, дерзкий, с дорогими часами, поблескивающими на запястье, и наглым выражением лица, привыкшим, что мир перед ним расстилает ковёр из покорности.

Она не сказала ни слова. Только слегка, едва заметно, склонила голову.

— Серьёзно? — Он не унимался, подходя ближе, его шаги были уверенными, полными превосходства. — Думаете, если красивая, то можно ставить тачку как попало?

Лилит посмотрела на него через плечо. Молча. Её глаза были бездонными, непроницаемыми. Внутри неё что-то хрустнуло.

Все её холодные три года самообладания, каждой выверенной победы, тщательно, искусственно собранной жизни, хрупкой, как паутина… Они сжались в одну, огненную точку, вскипели невидимой лавой.

Она шагнула к багажнику. Не быстро. Не скрываясь. Просто с той хищной, отточенной плавностью, как будто делает это каждый вечер, как будто это самая обыденная вещь в мире.

Вытащила бейсбольную биту — тяжёлую, отполированную, подаренную одной благодарной клиенткой. На ней была аккуратная гравировка: «Защищай себя, Рихтер».

— Знаете, — произнесла она спокойно, почти ласково, её голос был мягче, чем шёлк, но смертоноснее стали, — иногда мне кажется, что люди не умеют вовремя замолчать.

— Что?.. — только успел произнести он, прежде чем деревянный глухой звук, тяжёлый и окончательный, заполнил тишину парковки.

Один удар.

Точный.

Без ярости, без эмоций — просто с холодным, беспощадным расчетом.

Он рухнул к её ногам, как мешок дорогих костей, издав лишь слабый, гортанный стон.

Лилит посмотрела на его обмякшее тело и впервые за долгое время рассмеялась. Настоящим смехом. С тихим эхом, как у человека, наконец-то сбросившего маску и вдохнувшего полной грудью.

Через час машина мчалась по пустому шоссе за городом.

Он сидел, связанный, на заднем сиденье — без телефона, без бумажника, без дорогих часов. Дышал тяжело, слабо ворочался, постепенно приходя в себя.

— Расслабься, мажорчик, — хмыкнула она, бросая взгляд в зеркало заднего вида, её губы искривились в злой усмешке. — Просто урок манерам. Ничего личного.

Девушка остановилась на пустынной обочине, вышла из машины. Холодный ночной воздух вцепился в кожу, пах бензином и далёким, солёным морем.

Открыла багажник, с лёгким усилием вытащила его наружу. Тело глухо ударилось об пыльную обочину. Он застонал, глаза медленно открылись.

Лилит наклонилась, её лицо было безмятежным в лунном свете, но глаза горели диким огнём.

— Запомни, — прошептала она почти беззвучно, её слова были холодной сталью, — если на дороге встретишь женщину в туфлях, не смей учить её парковаться. Может, она просто устала спасать чьи-то жизни. Или чьи-то разрушать.

Она достала из кармана его телефон, посмотрела на экран — заблокирован. Сняла крышку, аккуратно, методично вытащила симку и раздавила её каблуком, превращая в пыль его связь с миром.

Телефон швырнула в глубокую канаву.

Кошелёк — туда же.

И когда он, наконец, открыл глаза, пытаясь сфокусировать взгляд на её уходящей фигуре, она уже сидела за рулём. Мотор взревел, машина развернулась.

Город позади звал её обратно, к своим огням, к своим битвам. Лилит Рихтер