Хрустальная ложь - М. Эль

прочных связей, документы — новые, словно она появилась из ниоткуда несколько лет назад. Только имя, под которым она жила последние годы, и внушительный, почти нереальный список выигранных дел.

«Рихтер» — Суд. Кара.

«Лилит» — первая женщина. Демоница. Королева ада.

Он усмехнулся, его губы растянулись в тонкой, опасной ухмылке.

— Говорящее имя, малышка. И не случайное.

Ночь за ночью он изучал её привычки, словно учёный, исследующий редкий, опасный вид. Она всегда шла домой одна, предпочитая одиночество и тень. Иногда — с девушкой, его сестрой Селиной, которая смеялась громко и искренне, словно солнечный луч. Иногда — с парнями, похожими на уличных волков, с острыми глазами и нескрываемой энергией. Но всегда, в любой компании, она вела себя так, будто весь мир был под её контролем, словно она была дирижёром невидимого оркестра.

Он видел, как она однажды помогла бездомной женщине — просто оставила еду у двери, даже не обернувшись, словно милосердие было для неё привычным, но не эмоциональным жестом.

Видел, как на парковке какой-то наглец схватил её за руку, пытаясь привлечь внимание, и как она за секунду, с невозможной скоростью, заломила ему кисть, даже не выронив сумку, её лицо оставалось бесстрастным, а глаза — ледяными.

Он знал — под этим обликом холодной, неприступной юристки живёт зверь. Тот самый зверь, который вырубил его битой на стоянке три недели назад, оставив в его памяти лишь осколки воспоминаний, но яркое чувство присутствия.

Да, теперь он помнил запах той ночи. Смесь дождя, озона и её едва уловимого, острого аромата.

Смех. Её смех, хлёсткий и злой.

Удар. Неожиданный, точный, оглушающий.

И стук закрывающегося багажника.

Виктор тронул висок, где всё ещё чувствовался фантомный отпечаток удара, и рассмеялся, звук был сухим и горьким.

— Ну и ведьма же ты, Рихтер.

Через несколько дней он снова увидел её — на террасе кафе, залитой утренним солнцем. Она сидела за столиком, в тёмных очках, с ноутбуком, пальцы быстро бегали по клавиатуре. Она печатала, кусая губу — почти незаметный жест, выдающий сосредоточенность, а может, и лёгкое раздражение.

Он сел в машине неподалёку, не выходя, чтобы не нарушать её пространство. Просто наблюдал.

Лилит подняла взгляд — резко, будто почувствовала. Её голова повернулась, точно настроенный локатор. На секунду их глаза встретились через шум улицы, через стекло его тонированного автомобиля.

Она нахмурилась, словно пытаясь понять нечто неуловимое, её взгляд был пронзительным, сканирующим.

Виктор слегка наклонил голову, не отводя взгляда, позволяя ей увидеть его. Лилит прищурилась, будто оценивая прицел, будто её взгляд был спусковым крючком.

Потом медленно достаёт сигарету из тонкого портсигара, поджигает её, делает глубокую затяжку и выпускает дым медленной струйкой, небрежно, в его сторону.

И улыбается краешком губ — холодно, с вызовом, в её глазах читался невысказанный вопрос: «Что дальше?».

Он откинулся на сиденье, лёгкий смешок сорвался с его губ.

Понял намёк. Она знала, что за ней следят. И ей это, чёрт побери, нравилось. Это была игра, и она приглашала его сыграть.

Виктор выключил зажигание, взял телефон и набрал короткое сообщение своему помощнику:

«Не трогать её. Пока. Пусть играет. Я посмотрю, кто устанет первым — королева ада или дьявол Нью-Йорка.»

…

Кафе на углу Уэст-стрит было одним из тех мест, где город звучал громче своей собственной истории: посуда звенела, официанты перекрикивали друг друга, посетители делили на части чужие разговоры, а воздух был густ от аромата свежеиспечённого теста и крепкого эспрессо. Стеклянные витрины ловили отражения машин и пешеходов, а внутри царило ощущение жизни, которая продолжается вне любой вражды и власти.

Виктор вошёл без охраны — редкое для него решение. Он не любил быть просто мужчиной; привык быть предельно видимым руководителем, видением, за которым обязательно шли люди. Сегодня он хотел быть незаметным наблюдателем, иронично проверяя, каково это — видеть мир без обязанности им управлять.

Он заметил её сразу. Не потому, что искал — скорее потому, что она выделялась своим спокойствием среди общего шума. Лилит Рихтер сидела за столиком напротив его сестры; обе смеялись — легко, по-настоящему, так, что их смех пересекался и сказывался на настроении прохожих. На Лилит не было её привычной броневой оболочки — делового костюма и строгих линий. Вместо этого — мягкий свитер цвета выдержанного вина, волосы распущены, на губах лёгкая помада. Весь образ говорил: человек, уставший от ролей, хочет быть просто человеком.

И этот образ — смычок, касающийся самой струнной части его — обезоружил его, словно внезапный свет в подвале.

Он остановился в дверях, наблюдая. Селина размахивала руками, её речь была полна мелких вспышек восторга, а Лилит — с лёгким наклоном головы — слушала, позволяя себе редкое расслабление. Когда Селина сбивчиво перескакивала с темы на тему, Лилит тихо фыркнула и захохотала — именно этот звук, живой и неожиданный, заставил Виктора сжать пальцы в кулак.

Он сделал шаг вперёд и сел за стол, будто приглашённый гость, хотя его появление было куда более весомым, чем простое посещение.

— Сестра, — спокойно произнёс он. Селина тут же обернулась, и её лицо озарилось.

— Вик! О, Господи, ты здесь? — она вскочила, обняла его, не заметив, как напряглась Лилит.

Лилит не стала вставать. Она откинулась на спинку стула, небрежно закурила, словно тем самым вычеркивала всю театральность момента и заявляла: «Я — здесь на своих условиях». Её раздражение было едва заметно, но оно было — тонкий след рогового металла в её голосе.

— Не думала, что у вас такие… семейные привычки, Энгель. Вторгаться в чужие вечера, — сухо бросила она.

— Вы удивитесь, мисс Рихтер, — ответил он с лёгкой улыбкой, — но это кафе частично моё. Так что технически вы в гостях.

Селина смущённо перевела взгляд с брата на Лилит и обратно, ощущая напряжение, которое висело между ними как тонкая проводимость.

— Вы знакомы? — робко спросила она.

— Немного, — коротко сказала Лилит.

— Скорее, судьба нас пересекала, — уточнил он, садясь напротив, принимая положение «вежливого собеседника», но глаза его не отпускали её.

Она медленно сделала глубже затяжку, и дым прошёл между ними, как юркий полупрозрачный барьер.

— Если вы пришли говорить о делах, — сказала она, — у вас ужасное чувство времени. Сегодня я отдыхаю.

Он положил локти на стол, взгляд остался ровным.

— Я не о делах. Хотел узнать, как вы смеётесь. Теперь знаю. Красиво, но опасно.

Селина приподняла бровь, отказываясь брать на себя роль миротворца.

— Вик, перестань. Ты опять пугаешь людей своим тоном.

— Она не из тех, — сказал он, — кого можно напугать. Разве не так, мисс Рихтер?