Герцогиня из приюта - Наталья Варварова

паров… На что это нам указывает?.. Правильно. Забудьте о сексе. Я еще не слышал, что бы оккультное чучелко получало от соитий удовольствие. В глубине души вы же знаете, что Легран не для вас и хозяин у вас другой… Ну, ну, полно. Не надо кричать.

Я силилась выдавить из обессиленных легких подобие резких звуков. Выдохи и то получались жалкими. Попытки оттолкнуть его приводили к тому, что я вяло махала рукой, даже не дотягиваясь до груди лекаря.

Наконец по лбу мазнуло что-то жидкое. Он размазал по лицу примерно десертную ложку дормина. Потом капнул и на внутреннюю сторону локтя на обеих руках. Что он собирался делать? Это вещество часто использовали как анестетик.

— Я видел тела, которые оставлял после себя ваш муж. Но это, как пепелище. Там уже нечего ловить. А с вами мы плодотворно поработаем. Для начала возьмем кровь. Это обязательно.

Не представляю как, но я все же опознала в его руке шприц с длинной иглой и таким внушительным цилиндром, будто Мортвелл собрался забрать у меня пару литров, а то и больше.

Я ойкнула и потеряла сознание. Скорее, от приступа страха, чем от дормина.

Глава 110

Кукла колдуна, кукла колдуна… Меня мотало где-то под потолком. Среди теней, не имеющих достаточной плотности, чтобы напитаться ненавистью и спуститься ниже. Вот это и есть моя участь навсегда, после того как Мортвелл поработает над моим телом.

В общем, ожидаемо. Как только я, едва живая, перенеслась в Энтин, то мир духов принимал меня к себе постоянно. Граница с ним здесь слишком условна, а я такая подходящая кандидатка.

Тени пели. Этот звук вряд ли бы уловило ухо. Где-то между сквозняком, что еще не оформился в скрип, и тончайшей дрожью, с которой лопается волос. Они тосковали. Они прославляли горе, где нет ни начала, ни конца. Только серое туманное марево между водой и небом. Наверное, я могла бы раствориться в вечных сумерках над озером и не страдать в их компании…

— Леди Белль, леди… Почему я была уверена, что найду вас среди брошенных невест и покинутых жен?! Князь любит вас, а вы душой тянетесь к отверженным.

Конечно, я могла бы порассуждать на эту тему, не отрываясь от остальных плакальщиц, но это нечестно. Хель приложила усилия и нашла меня. А ведь девочка не отошла еще от потрясения минувшей ночи. Ее голос, обычно звонкий и даже настырный, так ослабел. Я метнулась вниз.

О моей малышке напоминали только ее яркие глаза и непослушные волосы. Совсем, как я в отражении линзы доктора. Верхняя половина школьного костюмчика девочки потеряла все краски, а от ее медвежонка мистера… (я позабыла его имя), наоборот, сохранились только голова, плечи и одна лапа.

— Вам нельзя тут. Надо обратно, — прошептала она с испугом. — Да, все сейчас не слава Богине. Где-то между «очень плохо» и «совсем ужасно», но тут вам совершенно нечего делать. Сопротивляться Отродью в таком виде невозможно. А от этого психа со скальпелем я вас прикрою.

Все во мне затрепетало. Да и по структуре я напоминала ветер, колыхавший занавески.

— Тебе самой надо к Люку, Хель. Рядом с ним ты восстанавливаешься быстрее. А там, где смрад и мрак, не приближайся. Он с ума сойдет, и я себе не прошу, если ты потеряешься. Это минус два человека. Это много…

У бесплотных все устроено иначе, чем у людей. Почему-то будучи тенью я не боялась ни Августа, ни Роберта. Но раз Хель говорила, что тут мне хуже, то я ей верила. Она мой главный и непререкаемый эксперт в этой области.

— Сейчас я укрою вас от доктора и позову магистра Леграна, — прошелестела Хель. — А затем меня несколько дней не будет видно ни в замке, ни в школе. Посплю под кроватью Люка. Дайте мне руку.

Я не успела уловить никаких перемен, кроме того что меня резко дернуло, и я вернулась в мастерскую к Августу, к спящей Арии. На ту же кушетку, на которой отключилась некоторое время назад. Возможно, для Мортвелла не прошло и нескольких секунд.

Теперь здесь витал резкий запах. Я вспомнила о кислотных настойках, которыми иногда увлекались лекари. В частности, о настойке уксусного камня. Ее можно было использовать как дормин, только с поправкой на более сильное действие. Еще туда иногда складывали фрагменты тел или органы для едкой консервации.

— Кристалл на ней дал трещину. Что бы это значило? Это же не оберег. Я проверял. Это энергетический накопитель, единожды использованный портал… К тому же я же закрепил нейтрализатор страха и боли. Даже его зверь не поймает, что она не в порядке...

Так, у чудо-доктора имелась привычка разговаривать с самим собой. Послышался глухой удар. Я попробовала рассмотреть через щелочки век, что делал Мортвелл. Настроение по-прежнему, как у амебы. Я не готова сражаться за собственную жизнь. Как же стыдно перед Хель.

Эскулап продолжал бормотать:

— Стальной шприц сломал… Ее может защищать не только Легран, но и де Роман. Но уж заставить надломиться черную сталь — это перебор. Попробую еще зуб мантакты… Если и эта игла не сгодится, то, простите, герцогиня, будем добывать вашу драгоценную кровь обсидиановым кинжалом. Достану-ка я трубки.

Опять возня. Август развернулся от меня в другую сторону. Я медленно попробовала напрячь мышцы. Сначала на руках, а затем на ногах. В целом, слушались.

На меня напал здоровый маг, он же врач. Ария спит. Надеюсь, он не причинил ей вреда. Но где Аргус? Не заметят ли остальные, что их коллега отлучился надолго? С Кристианом все ясно — дети в приюте под угрозой, и он там. Однако вряд ли Мортвелл сумел бы организовать нечто подобное.

Я старалась дышать так же ровно, как до этого. У меня единственный шанс — на стуле рядом Мортвелл уже разместил металлический брусок для заточки ножей. Видимо, не слишком доверял и зубу мантакты. Какой все же обстоятельный господин. Маловероятно, что я вообще подниму эту штуку — да еще успею огреть его, когда он снова отвернется.

Мой второй единственный шанс казался вероятнее. Хель должна позвать Кристиана… Благодаря девочке мясник-доктор меня пока не разделал.

— Что же я делаю глупость за глупостью… Сорвем с тебя камушек и возьмем кровушку. Это мой ключ к такому же могуществу, как у Марбо… Король Фересии считался величайшим черным магом, но легко слыть таковым, если ты родился с такой искрой, как у Конрадов. У Марбо не было ничего. Он был пуст.