Ее порочный лучший друг - Адель Найт

— Уверен, сможешь держать руки при себе, даже если и пыталась сожрать мой язык.

Лейси закатывает глаза.

— Я не пыталась сожрать твой язык.

Мы оба улыбаемся, напряжение спадает.

Я подхожу к кровати, откидываю одеяло с одного края, бросаю ей вызывающий взгляд. Втайне надеюсь, что она скажет мне лечь на диван, потому что рядом с ней я точно не усну.

Она роняет вещи, забирается под одеяло и устраивается на моей подушке, будто это ее место.

Откидывает одеяло с моей стороны.

Пожалуй, пора считать овец.



Три часа спустя я все еще не сплю.

Лейси ворочалась как минимум час, прежде чем наконец провалилась в беспокойный сон рядом со мной — рука перекинута через глаза, губы, словно сердечком, приоткрыты и равномерно выдыхают мягкий, сонный воздух.

Закрываю глаза. Секунды тянутся как часы, ночь превращается в бесконечный марафон за сном, который не приходит. Представляю овец, одна за другой перепрыгивающих через изгородь в пустом поле, но толку ноль.

С тихим стоном открываю глаза и смотрю на причину своей бессонницы.

Лейси выглядит как ангел — безмятежная, погруженная в свои сны, в то время как я лежу весь сведенный и измотанный своей мучительной реальностью.

Жар пульсирует в венах, член тяжело лежит на животе. Рука скользит под одеяло — пальцы обхватывают ствол поверх боксеров, просто чтобы устроиться поудобнее. Но вместо этого я начинаю двигаться.

Волна удовольствия поднимается от позвоночника, закручивается внизу живота и откатывается к яичкам густыми, медленными импульсами.

Бедра дергаются сами по себе.

Движение случайно стягивает одеяло с плеча Лейси, обнажая белую майку. В своем беспокойстве она перекрутила ткань, и одна грудь почти выскользнула наружу.

Из приоткрытой двери ванной льется мягкий желтоватый свет — его хватает, чтобы очертить розовый край соска. Никогда в жизни я не был так благодарен ее нелепому страху темноты и привычке спать при свете.

Холодный ночной воздух касается ее кожи, сосок напрягается и поднимается еще выше, проявляясь четче.

Я резко поднимаю взгляд к потолку. Считай овец, идиот.

Это невозможно. Даже овцы столпились у забора, будто ждут, чем все закончится.

Беззвучно смеюсь. Лейси бы оценила конфликт этой сцены — невыносимо сложный герой пытается играть благородного рыцаря, но при этом тайно надеется, что майка девушки сдвинется еще немного.

Я переворачиваюсь на бок, ближе к ее подушке, чтобы вдохнуть аромат ее шампуня — пионы и ваниль. В голове всплывает картинка: Лейси под душем, струи воды скользят по обнаженному телу, капают с напряженных сосков. Во рту собирается слюна от одной мысли о том, как ловлю каждую каплю языком, вода сладкая, как ее кожа.

Ладонь снова скользит к боксерам, обхватывая твердый, горячий член через ткань.

Закрываю глаза, позволяя фантазии разрастись. Вижу, как пар обвивает ее лицо, а большие голубые глаза смотрят вниз, прямо на меня. Она наблюдает, как я провожу языком по краю ее входа, пробуя ее вкус.

Рука движется быстрее, яйца поджимаются, готовые взорваться.

Мягкий вздох заставляет меня застыть. Я резко открываю глаза и осознаю, что лежу в постели, дрочу, представляя девушку, спящую рядом.

Какого черта ты творишь, Олли?

Вина должна была бы прожечь меня изнутри, но похоть накрывает сильнее — вязкая, непреодолимая.

С таким стояком уснуть невозможно.

Медленно стягиваю одеяло с ног и пытаюсь соскользнуть к краю кровати, но Лейси снова шевелится. Я бросаю взгляд — майка натянулась на груди так плотно, что сквозь ткань виднеется розоватый ореол соска. Едва заметное движение и он выскользнет наружу.

Лучший друг накрыл бы ее одеялом, заставил себя забыть о ломоте между ног и просто уснул. Но мое испорченное «я» остается лежать на кровати, затаив дыхание, и ждет.

Каждый ее вдох делает ткань еще туже, а секунды тянутся медленно, мучительно долго.

Не успев толком осознать, насколько это безумная идея, я осторожно беру ткань между пальцами и, стараясь не разбудить её, чуть тяну в сторону. Розовая кожа выскальзывает наружу — сосок тугой, как вишенка на мороженом, манящий и готовый к прикосновению.

Я сжимаю член в ладони, трусь о плотную ткань боксеров, и напряжение вместе с возбуждением прожигает всё изнутри. Он дергается, требуя большего, но расстояние от кровати до ванной кажется неприлично огромным — слишком далеко от этого розового искушения.

Не задумываясь, засовываю руку под резинку, сжимаю пальцами член.

Кожа ладони касается горячей, налитой твердостью плоти. Воздух со свистом вырывается сквозь зубы — облегчение и жар в одном. Я медленно двигаю рукой вверх-вниз, стараясь делать движения неглубокими, чтобы не раскачивать кровать.

От осознания того, что я творю, по телу пробегает острый разряд возбуждения. И где-то на грани сознания мелькает мысль: Лейси бы оценила такую сцену. Написала бы о ней, облизываясь, и достала бы свою любимую фиолетовую игрушку.

Это и есть то оправдание, за которое я хватаюсь, потому что остановиться не могу.

Что бы она сделала, если бы сейчас открыла глаза?

Писательница в ней превратила бы все это в текст ярче самой реальности, заставив мое тело откликнуться — как всегда бывает, когда я читаю ее сцены.

Мысль о том, что она может проснуться прямо сейчас и увидеть, как моя рука двигается на члене, пробивает по позвоночнику дрожью восторга.

Но следом подкрадывается страх — вдруг она не будет в восторге. Увидит во мне извращенца. И я потеряю ее.

Я должен остановиться.

Но, возможно, я больше никогда не окажусь так близко к ней.

Рано или поздно у нее появится кто-то, с кем она захочет провести больше одной ночи. А я? Останусь с этой жаждой, один, жалея, что не рискнул узнать, каково это — кончать, когда ее запах кружит голову, а мягкое тело — всего в нескольких сантиметрах.

С последствиями и виной разберусь потом.

Сдвигаю боксеры ниже, освобождая место для движений.

Сжимаю крепче, и каждый рывок вниз сжимает живот, вызывает дрожь в бедрах, приближая к падению.

Взгляд вновь возвращается к ее груди. С каждым вдохом Лейси сосок приближается к моим губам.

Или это я сам тянусь к нему?

Тело вздрагивает, когда понимаю — да, я. Мои губы всего в дыхании от ее кожи.

Рука замирает на члене, глаза поднимаются к ее лицу. Она спит — спокойно, безмятежно, не подозревая,