Крик тишины - Дакота Уиллинк

из таких случаев. Я думаю о ребенке внутри меня. И понимаю: если он хочет уйти — пусть идет. Ссоры ни к чему не приводят. А я давно научилась выбирать свои битвы. В конце концов, если я чему-то и научилась за годы рядом с полицейским, так это тому, что жизнь коротка. Никогда не знаешь, что может произойти при исполнении служебных обязанностей. Если с ним что-то случится, пока мы в ссоре… я себе этого не прощу.

Беру в руки черную спортивную куртку, брошенную на подлокотник дивана, и протягиваю ему. Уже собираюсь извиниться за то, что сорвалась, но замираю, когда в нос ударяет сладковатый запах духов. Подношу куртку ближе и вдыхаю.

Розы.

Пахнет жасмином и розами.

Морщу нос, уверенная, что это точно не мой парфюм. Встречаюсь с ним взглядом — на лице любопытное выражение, будто он уже знает, о чем думаю, еще до того, как я это скажу.

— Даже не думай об этом. Оно того не стоит, — предупреждает он.

Все эмоции, что я сдерживала весь последний год, наваливаются на меня разом. Я всегда прекращала ссоры первой — мирилась, гасила конфликт. Ради чего? Разве я не заслуживаю большего?

Что-то внутри меня ломается. Мною больше не будут пренебрегать. Больше не позволю, чтобы ко мне относились, как к чему-то второстепенному. Я беременна, и мы должны принять это вместе — как муж и жена. Я имею право знать, почему он стал таким холодным. Почему его куртка пахнет другой женщиной.

Не в силах больше сдерживать боль, я взрываюсь — вопросы и обвинения срываются с губ прежде, чем успеваю остановить себя.

— Не думать об этом? А как же правда? Говори, черт возьми, кто она?

Он качает головой, будто уже всё решил. Когда поднимает на меня взгляд, выражение его лица жесткое, каменное, как гранит.

— Адвокат. Прокурор города Цинциннати. Синтия. Всё, теперь довольна?

Стою оцепеневшая. Не могу поверить в то, что слышу. Я хотела, чтобы он отрицал. Нет… Верила, что он будет всё отрицать. Никак не ожидала, что он признается сразу. Куртка выскальзывает из пальцев и падает на пол. Инстинктивно, опускаю руки по бокам, сжимая кулаки. Внутри пылает ярость.

— Нет, не довольна! — шиплю сквозь зубы.

— Ну, тогда я не знаю, что тебе сказать. Ты хотела правду — вот, получилa, — он пожимает плечами, будто речь о пустяке.

— Как ты мог? — мой голос срывается на высокий крик.

— У меня есть определенные потребности, — отвечает он хладнокровно. — Синтия их удовлетворяет.

Я прикрываю рот рукой и качаю головой. Слезы жгут глаза, но я не даю им пролиться.

— Ты ублюдок! Я люблю тебя! Я твоя жена, и заслуживаю лучшего!

С силой тычу пальцем ему в плечо. Он резко хватает меня за запястье, выкручивает руку, и я вскрикиваю от боли. Его карие глаза становятся почти черными.

— Не понимаю, чего ты от меня хочешь, Джиа. Я дал тебе всё. У тебя есть дом, который ты хотела, деньги на расходы, шкаф, полный новой одежды, которую ты даже не носишь. Большинство женщин мечтали бы оказаться на твоем месте.

Я не говорю ему, что мне не нужна вся эта одежда, которая даже не соответствует моему стилю. Он сам ее выбирал, словно для своей личной куклы Барби. Вырываю руку и отступаю назад.

— А знаешь, чего я хочу, Итан? Я хочу мужа. Настоящего мужа. Хочу быть равноправным партнером, а не игрушкой. Хочу, чтобы меня по-настоящему любили и берегли. А не терпеть рядом лживого ублюдка. Именно им ты и стал!

В глазах вспыхивает ярость, и прежде чем успеваю среагировать, он бьет меня тыльной стороной ладони. Голова резко откидывается вбок.

Я вскрикиваю — не столько от боли, сколько от неожиданности удара. Меня никогда раньше не били, даже в детстве, когда меня наказывала мать. Видела, как отец бил ее, когда я была маленькой, но это всё, что я знала о боли. Никогда бы не подумала, что она может быть такой — глубже, чем простая физиология. Чувствую эту боль где-то в глубине сердца — настолько шокирующе она сотрясает душу. Поднимаю руку и провожу пальцем по нижней губе. На коже — что-то липкое и теплое. Втягиваю губу, ощущая на языке металлический привкус крови.

Внутри меня закипает гнев, инстинктивное желание дать отпор. Но… я знаю, что не смогу. Итан намного сильнее. У меня нет ни единого шанса.

— Успокойся, Джианна! Ты ведешь себя как истеричка, — рявкает он, потом резко вдыхает и смягчает тон. — Мне жаль, что всё так вышло. Просто ты говоришь то, что не должна. Тебе нужно научиться держать язык за зубами. Веди себя как следует — и этого больше не повториться.

Говорит таким спокойным тоном, будто это не он только что влепил мне пощечину.

В памяти всплывает образ мамы. Ее грустные, полные слез глаза, когда она извинялась после того, как мой отец ударил ее.

— Мне так жаль, моя милая. Ты не должна была это видеть. Я не позволю ему сделать это снова. Обещаю…

Но он бил ее. Снова и снова.

Я до сих пор не знаю, почему он в итоге ушел. Мама его выгнала? Выдвинула против него обвинения и заставила уйти? Мы никогда не обсуждали это. И я не хотела спрашивать. Все, что я знала: мне больше никогда не придется видеть это печальное выражение на ее лице. Много раз задавалась вопросом, почему она не ушла после первого удара, но всегда отмахивалась от этой мысли, как от чего-то слишком сложного, как от обрывка детского воспоминания, которое уже невозможно сложить воедино. Я очень любила ее. Но не хотела стать той женщиной с глазами, полными боли.

Я хочу быть сильнее.

Смотрю на Итана, прожигая его взглядом, впитывая каждое его слово. Секунды, минуты, часы — время перестает существовать. Просто смотрю. Трещина между нами появилась давно, но только сейчас понимаю, насколько глубоко всё прогнило внутри. Он ударил меня — по-настоящему ударил — и при этом считает, что виновата я. Леденящий холод растекается по венам, превращая сердце в замерзшую глыбу.

— Никогда больше так не делай, — говорю я. Мой голос звучит спокойно, как у него, хотя всё внутри трясется от ужаса.

— Не делай? Ты хочешь сказать, что я не могу тебя ударить?

— Нет. Ты. Не можешь.

Я должна была это предвидеть. Но не предвидела — и теперь слишком поздно. Его кулак врезается мне в лицо, и я вижу звезды. Падаю назад, ударяюсь о деревянный пол с