Теперь открой глаза - Николь Фиорина

так, чтобы я лишилась сознания. И чем меньше я боролась, тем быстрее вырубалась и оказывалась в объятьях Олли. Тогда он впервые мне приснился, и с тех пор я хочу лишь этого. Снов с Олли.

– Хорошо, – пробормотала я сквозь зевок и села.

На лице Итана промелькнуло победное выражение. Он разрезал путы на моих ногах. Как только ступни мои касались травы, начиналась игра. Я убегала, а Итан ловил меня и усыплял – и я отправлялась обратно к Олли. Так что сплошные плюсы для нас обоих.

Итан был прав: спортивные штаны оказались слишком большими, но не спадали, держались на бедренных костях. Я обулась, и Итан провел меня по лестнице к боковой двери – сам шел сзади.

Перед лесной хижиной стоял все тот же серебристый «Ниссан». Когда я видела его в последний раз, то на всякий случай запомнила номера. Но с тех пор снова их забыла: информация в голове не задерживалась. Я больше не могла считать выражения лица Итана. И его движения тоже. Понятия не имела, о чем он думал. Какие у него намерения. Я превратилась в призрака, что слушался каждого приказа и установленного Итаном правила. Я стала всего лишь тенью с мрачными мыслями о том, сколько всего хочу с ним сделать.

Мне хотелось разбить об обеденный стол стеклянный стакан и перерезать ему глотку. Я думала о том, чтобы удушить его во сне подушкой. В моей больной голове крутились десятки способов убийства. Но меня останавливал надоедливый голос. Голос Олли. Моего ангела.

Мы шли рядышком в молчании по лесным тропам и наконец вышли на поляну посреди леса. Итан замер и повернулся ко мне. В его глазах мелькнуло любопытство.

– Я ведь не всегда таким был, ты ведь знаешь? – начал он, и я перевела взгляд с него на деревья. – Первый поцелуй мой случился прямо здесь, – боковым зрением я заметила, как Итан сделал несколько шагов вправо. – Вообще, нет, прямо вот тут, если быть совсем точным. Ее звали Эшлин. Мне было пятнадцать, когда она вдруг появилась однажды ночью на пороге хижины нашей семьи. На ней было зимнее пальто поверх пижамы. Она попросила открывашку.

Итан усмехнулся – должно быть, чтобы я расслабилась. Но этого не случилось. Я замерла, глядя прямо перед собой, отказываясь смотреть на него. Я считала, сколько шагов мне надо сделать, чтобы добраться до линии деревьев.

– То есть, зачем ей вообще понадобилась открывашка? Ей тогда было четырнадцать, пить нельзя, да еще и в час ночи! Но позже я узнал, что за открывашкой ее послал отец.

– Мне плевать, – наконец прошептала я, но застывшие, безжизненные части меня медленно оттаивали.

За ними скрывалась лишь ярость. По какой-то причине признание Итана меня разозлило.

– Нет, – он вдруг встал прямо передо мной, заслонив собой деревья. – Пора тебе услышать мою историю.

Его волнительный тон помешал лесному спокойствию, спугнул с веток птиц. Я продолжала смотреть туда, куда смотрела, не сдвинулась ни на шаг.

– Я отвел ее обратно, проводил до ее домика. Примерно мили две. Четыре тысячи сто сорок шагов. Но я быстро в нее влюбился. Примерно на половине пути. Прямо здесь я остановился и прервал ее бормотания о том, как дико все это: что мы, два незнакомца, идем ночью по холоду. Она пошутила, что я мог бы с легкостью убить ее и бросить тело здесь, в лесу… а затем призналась, что со мной чувствует себя в безопасности. И что-то меня… захватило. Я почувствовал, что если не поцелую ее прямо тогда, то у меня больше не будет на это шанса. И я поцеловал ее, – голос его дрогнул. – Я никогда прежде не целовался. Уверен, и она тоже. Было слюняво и так себе, но это все же был наш поцелуй.

Я целовала Олли во снах. Снова и снова мы целовались, и поцелуи наши были совсем не неуклюжими и не слюнявыми. Каждый наш поцелуй был потрясающим. Он потрясал целый мир. От него перехватывало дыхание. Он раскрашивал мои черно-белые сны в бесконечный ворох цвета.

– Остаток пути мы прошли, держась за руки, до самого ее дома. Отец закричал, когда услышал наш смех, и мы попрощались, а потом я поцеловал ее еще разок. Тогда я видел ее в первый и последний раз. На следующее утро я проснулся от шума вертолетов, пожарных и сирен. Их домик сгорел, потому что отец напился и уснул с сигаретой в руке. Эшлин и ее маленькая сестра даже не смогли выбраться из постели. Они умерли во сне, черт подери. А вот их отец и его приятельница выбрались живыми. Я каждый день наказываю себя за то, что не послушал своей интуиции. Мне не стоило отводить ее назад в тот дом с этими алкашами.

Итан замолчал. В голове моей остался лишь тот факт, что девочка умерла во сне. Если я умру во сне, то останусь ли тогда с Олли навсегда? Эта мысль успокаивала.

– Потому я и стал полицейским, – продолжил Итан. – Я лишь хотел защищать тех, кто не мог защитить себя сам. Я не причиню тебе вреда, Джетт. Я никогда намеренно не сделаю тебе больно. Что бы ты там ни думала, ты мне не безразлична. Может, сейчас я показываю это неправильно. Может, я просто не знаю, как, но… черт… не знаю. Как только я упускаю из виду то, что мне дорого, появляется смерть. Я боюсь тебя отпускать по миллиону самых разных причин.

Кажется, какая-то часть меня могла понять его в тот момент. А если не понять, то посочувствовать… но всем моим существом управляли мысли о побеге.

Как только Итан повернулся ко мне спиной и сделал шаг в противоположном направлении, я ринулась к деревьям.

Один. Два. Три.

Три длинных шага, и он догнал меня и повалил на землю.

– Ты совсем рехнулась? – яростно задышал Итан мне на ухо.

Я спиной чувствовала, как вздымается его грудь. И я закрыла глаза, ожидая, что он отправит меня спать.

– Сколько раз я должен тебе напоминать? До ближайшего оплота цивилизации сотни миль!

Он так и не усыпил меня.

Тем вечером Итан сам кормил меня. На ногах и руках снова красовались пластиковые стяжки. Я больше не могла сбежать из этой пустующей бездны. Итан подносил к моему рту ложку, и лицо его все сильнее искажало беспокойство. Я сидела, будто парализованная. Он умолял меня заговорить, сказать хоть слово, но я не могла этого сделать. Я могла лишь мечтать о том, как освобождаюсь из пут,