Двор Ледяных Сердец - Элис Нокс

Воины застыли в движении. Капли крови повисли в воздухе, не падая. Оберон застыл на холме, лицо только начинает искажаться ужасом понимания.

Аурелия застыла в воздухе, стрела в груди, глаза смотрят на Морфроста – полные любви, прощания.

Всё замерло.

Кроме него.

Морфрост обернулся медленно – в этом застывшем мире только он сохранил способность двигаться.

Меч выпал из рук, упал на землю с глухим звуком.

Он увидел её в воздухе, со стрелой в груди, с кровью, что начинала течь.

Лицо исказилось, непонимание сменилось ужасом, ужас отрицанием.

Он бросился вперёд, руки протянуты, поймал её в последнее мгновение.

Опустился на колени медленно, словно ноги не выдержали тяжести реальности.

И мир взорвался движением, звуком, болью.

Звуки вернулись разом – оглушительно, болезненно.

Крик Оберона:

– СЕСТРА! НЕТ! ЧТО ТЫ СДЕЛАЛА?!

Крик Морфроста:

– АУРЕЛИЯ!

Он держал её на руках, прижимал к груди, смотрел на стрелу, что торчала из груди, на кровь, что текла, пропитывала броню, капала на его руки, на доспехи.

Лицо её было бледным, губы посинели, дыхание прерывистое, хриплое.

Но она смотрела на него – только на него, словно больше никого не существовало.

Подняла руку слабо, с огромным трудом, коснулась его лица.

Губы шевельнулись, слова выходили тихо:

– Я… выбрала тебя. Всегда… выбирала. Не жалею… ни о чём. Люблю… больше жизни. Не плачь… Обещай… что будешь жить. Прощай… мой король. Мой возлюбленный.

Рука упала безжизненно.

Глаза закрылись медленно.

Грудь поднялась в последний раз и замерла.

Морфрост обмер, не в силах поверить, не желая принять.

Смотрел на её лицо – мирное, спокойное, красивое даже в смерти.

Секунда тишины. Две. Три.

А потом он медленно поднял голову, посмотрел в небо – в то расколотое надвое небо.

И закричал.

Крик вырвался из самой глубины его существа – долгий, протяжный, нечеловеческий, полный такой боли, что земля под ним содрогнулась.

Холод взорвался из него волной – мощной, неконтролируемой.

Метель поднялась мгновенно, яростная, ослепляющая. Земля под его коленями замёрзла, иней пополз во все стороны стремительно, покрывал траву, тела павших, оружие.

Воины Лета закричали, побежали. Те, кто был слишком близко – замёрзли на месте, превратились в ледяные статуи.

Оберон добежал до них, упал на колени рядом с телом сестры, протянул руки, но не посмел коснуться.

– Сестра, – прошептал он, голос дрожал. – Боги, прости. Я не хотел. Я целился в него. Не в тебя. Никогда не в тебя. Зачем ты… зачем выбрала его?

Слёзы текли по его лицу, превращались в пар от холода.

Морфрост медленно повернул голову, посмотрел на Оберона.

Глаза изменились – из ледяного голубого стали белыми, полностью белыми.

Лицо застыло маской – холодной, мёртвой.

Когда он заговорил голос был тихим, мёртвым:

– Ты убил её. Твоя стрела. Ты взял у меня единственное, ради чего я жил.

Пауза.

– И я уничтожу тебя. Твой двор. Твои земли. Я заморожу всё Лето. Это клятва. Проклятие.

Оберон попятился, развернулся, побежал – вместе с остатками армии.

Морфрост остался один посреди мёртвых, посреди льда.

Он опустился на колени, прижимая её тело к груди.

Голова склонилась, уткнулась в её волосы.

И он замер – неподвижно, как статуя.

Снег падал, покрывал его плечи, спину белым саваном.

Король Зимы умер на этом поле вместе с ней.

***

Слёзы жгли мои щёки, но я не вытирала их.

Она пожертвовала собой. Он винит Оберона. Винит себя.

Метель усилилась, мир начал меняться снова.

Картинка поплыла, понесла меня дальше в прошлое.

***

Лес.

Но не тот страшный, тёмный лес, что был полон звуков Охоты и смерти. Этот был другим – живым, зелёным, наполненным светом, что пробивался сквозь густую листву мягкими золотыми лучами. Птицы пели где-то высоко в кронах, ветер шелестел листьями ласково, приносил запах цветов и тёплой земли.

Здесь царило лето – доброе, живое, без войны, без ненависти.

Я стояла на краю небольшой поляны, покрытой мягкой травой, что колыхалась на ветру. Солнечные блики играли на земле, создавая причудливые узоры света и тени. Ручей журчал тихо неподалёку, переливаясь на солнце серебристыми бликами.

На поляне, у ручья, сидели двое.

Морфрост – молодой, совсем молодой, каким я его ещё не видела ни разу. Волосы распущены, падали на плечи белым каскадом. Лицо спокойное, расслабленное, в уголках губ притаилась едва заметная улыбка – настоящая, живая. Глаза ледяного голубого цвета смотрели не холодно, а тепло, полно чего-то, что можно было назвать только счастьем.

Он был одет просто – лёгкая туника без украшений, тёмные штаны, босые ноги опущены в прохладную воду ручья.

Никаких доспехов. Никакой короны. Просто мужчина, что наслаждался теплым днём.

И рядом с ним Аурелия.

Живая, смеющаяся, прекрасная, такая, какой она была до битвы, до стрелы, до смерти.

Золотые волосы распущены, падали волнами на плечи, на спину, ловили солнечные лучи, переливались как жидкое золото. Платье летнее, лёгкое, персикового цвета, украшено живыми цветами, что вплетены в ткань и благоухали. Кожа смуглая, загорелая, светилась здоровьем и жизнью. Глаза янтарные, полные радости, озорства, любви, что переполняла и требовала выхода.

Она сидела рядом с ним, ноги тоже опущены в воду, голова лежала на его плече, волосы смешались с его – золото и серебро, лето и зима, тепло и холод, что нашли способ существовать вместе.

Они говорили – тихо, я не слышала слов чётко, но видела, как губы шевелятся, как Морфрост что-то рассказывает, жестикулируя свободной рукой, как Аурелия смеётся в ответ – звонко, чисто, как колокольчик на ветру, что разносится по всей поляне.

Потом она повернулась к нему, посмотрела в глаза долго, серьёзно, словно хотела запомнить каждую черту, каждый оттенок, каждое выражение.

Подняла руку, коснулась его лица нежно, провела пальцами по щеке, по линии скулы, по губам.

Губы её шевельнулись, я не слышала звуков, но читала движение:

– Я люблю тебя. Всегда буду любить. Что бы ни случилось.

Морфрост накрыл её руку своей, прижал к щеке, закрыл глаза на мгновение, словно впитывал это прикосновение, это тепло, эти слова, запоминал на веки.

Потом открыл глаза, посмотрел на неё так, что у меня перехватило дыхание даже здесь, даже будучи просто наблюдателем чужого счастья.

В этом взгляде было всё – любовь глубокая и безоговорочная, нежность, преданность, обещание быть рядом всегда, несмотря ни на что.

– И я тебя. Больше жизни. Больше королевства. Больше всего на свете.

Он наклонился, поцеловал её – медленно, нежно, бережно, словно она была самым драгоценным сокровищем, что у него было, самым хрупким, что можно было разбить неосторожным движением.

Аурелия