Двор Ледяных Сердец - Элис Нокс

Они сидели так, обнявшись, целуясь, счастливые, не зная, что впереди война, кровь, смерть, вечная зима и боль, от которой не будет спасения.

Солнце светило ярче, согревая их, ветер шелестел листьями, играл в волосах, ручей журчал свою вечную песню.

И на этой поляне, в этом мгновении, они были просто двумя существами, что любили друг друга вопреки всему – вопреки тому, что он был Зимой, а она Летом, вопреки тому, что их народы были врагами, вопреки тому, что мир не одобрял их любовь.

Они были вместе.

И этого было достаточно.

Я смотрела на эту картину, и слёзы текли по щекам – но на этот раз не от боли, не от горя.

От чего-то другого – от понимания, от осознания того, что он потерял, что он похоронил вместе с ней на том поле битвы.

Он потерял не просто возлюбленную. Он потерял себя. Того, кем был. Того, кто умел любить, смеяться, быть счастливым. Того, кто сидел на этой поляне с босыми ногами в ручье и целовал девушку, что любила его вопреки всему.

Он похоронил эту часть себя так глубоко, что забыл, как возвращаться. Забыл, что можно жить, а не просто существовать. Что можно любить, а не просто помнить. Что можно быть счастливым, а не просто выживать.

Картинка начала меняться – медленно, мягко, словно не желая разрушать эту светлую память.

Солнце померкло постепенно, лес потемнел, ручей замолчал, поляна растворилась.

Но на этот раз не в холоде, не в метели.

В тепле. В свете. В надежде.

***

Я закрыла глаза, чувствуя, как что-то меняется во мне самой.

На груди, над сердцем, там, где кожа была чистой перед сном – вспыхнул холод.

Острый. Обжигающий. Но не болезненный.

Приятный. Правильный.

Шестая метка рождалась.

Не от прикосновения. Не от магии, что он наслал принудительно.

От понимания. От того, что я увидела. От того, что я узнала, пройдя сквозь его прошлое, сквозь его боль, сквозь его душу.

От выбора, что я сделала, сама того не зная – не отвернулась, не сбежала, не возненавидела.

Приняла.

Всего его. Со всей болью, со всем прошлым, со всеми страхами и ошибками.

И метка отпечаталась сама – как печать, как обещание, как ответ на его невысказанный вопрос.

***

Комната.

Рассвет пробивался сквозь окно бледными лучами, окрашивал всё в мягкие оттенки серого и розового.

Я медленно подняла взгляд.

Морфрост сидел у стены – в той же позе, где решил остаться. Спина прямая, ноги вытянуты, руки на коленях.

Но он не смотрел на меня.

Голова опущена, подбородок почти касался груди, белые волосы падали на лицо густым занавесом, закрывая глаза.

Он сидел неподвижно, словно окаменел, погружённый в себя, в свои мысли, в ту боль, что я видела во сне.

Он не заметил, что я проснулась. Или заметил, но не желал поднимать взгляд.

Я смотрела на него долго – на напряжённые плечи, на руки, сжатые в кулаки на коленях, на то, как грудь вздымается от тяжёлого дыхания.

Я открыла рот, хотела сказать что-то – что я видела, что я знаю, что я понимаю.

Но слова не шли.

Горло сжалось, язык не слушался.

Что я скажу? Как скажу?

"Я видела, как умерла Аурелия"? "Я знаю, что ты винишь себя"?

Слова казались… недостаточными. Неправильными. Слишком простыми для того, что я узнала, для той тяжести, что легла на плечи.

Я закрыла рот, отвела взгляд.

Рука всё ещё лежала на груди, на шестой метке, что пульсировала спокойно, ровно.

Это знание… оно слишком тяжёлое. Слишком много. Слишком больно.

Я видела его настоящего – не монстра из снов, не холодного короля манипулятора, а того, кто любил так сильно, что потерял себя, когда потерял её.

И что мне делать с этим знанием? Как распорядиться?

Слёзы жгли глаза, но я не позволила им пролиться.

Просто лежала, смотрела в потолок, чувствуя, как мир, каким я его знала, переворачивается, меняется, становится другим.

Он не монстр. Он сломленный мужчина, что боится любить снова.

Он не тиран. Он отчаянный, что цепляется за последний шанс не быть мёртвым.

Но он делал мне больно. Во снах. Ставил метки без разрешения. Пугал. Ломал.

И то, что у него были причины… это меняет что-то? Оправдывает?

Я не знала.

Не знала, что чувствую. Не знала, что думаю. Не знала, что выберу.

Знала только одно – мир стал сложнее, чем чёрное и белое, чем монстр и жертва.

Он и монстр, и жертва. Одновременно. И я тоже.

Глава 28

Тишина в комнате была плотной, осязаемой, как густой туман, что не желал рассеиваться с наступлением утра, висел между нами, невидимой стеной, разделяя пространство на две части – его и моё, холод и тепло, прошлое и настоящее.

Я вновь посмотрела на него.

Магия Охоты ещё действовала. Он боролся. Всю ночь боролся – с инстинктами, с желанием, с тем тёмным, животным, что требовало подойти, прикоснуться, взять.

Но не подошёл. Не прикоснулся. Не взял.

Держал слово.

Что-то тёплое разлилось в груди – благодарность, смешанная с чем-то ещё, что я боялась назвать, боялась признать даже себе.

Я открыла рот, хотела сказать что-то – "спасибо" или "ты можешь уйти теперь, я в порядке", но слова застряли в горле, не шли дальше.

Я закрыла рот, отвела взгляд, чувствуя, как жжение в глазах усиливается.

Рука скользнула под одеяло, легла на грудь – туда, где шестая метка пульсировала под тонкой тканью ночной сорочки.

Я приподнялась на локте осторожно, стараясь не шуметь, потянула вырез сорочки вниз, посмотрела.

Дыхание перехватило.

Метка была… прекрасной.

И ужасающей одновременно.

Располагалась прямо над сердцем – изящный узор из серебристого инея, что вился тонкими линиями, образовывал сложный символ. В центре – звезда шестиконечная, от которой расходились лучи, переплетались с кружевными завитками, образовывали защитный круг вокруг.

Метка светилась – мягко, тепло, пульсировала в такт сердцебиению, и каждый раз, когда она вспыхивала, я чувствовала… связь.

Тонкую нить, что протянулась от моей груди к нему, невидимую, но ощутимую, как паутина, что дрожит от малейшего движения.

Я чувствовала его – через эту метку, через эту связь.

Усталость. Напряжение. Борьбу. Боль, что он прятал глубоко, не желая показывать.

И что-то ещё – теплое, защитное, что окутывало меня, как невидимый щит, не давая ничему причинить вред.