Запрещенные слова. Том 2 - Айя Субботина

что я – шлюха! Что я бросаю детей ради непонятного мужика! Что она мне не нянька! Что я ничего не поняла в этой жизни! Майя, он… такой хороший! Ты же сама видела, Май!

Понимаю ее как никто, потому что теперь она стала предметом вечных материнских издевательств – я-то на такое больше не ведусь, а Лиле пока еще только предстоит научиться отбриваться материнскую «заботу». У нашей матери вообще какая-то мания обязательно раскатывать нас с сестрой своей совковой, ригидной моралью.

— Лиль, успокойся, - говорю твердо и собрано, как всегда, когда есть проблема, которую нужно решить в строго отведенное время. – Во сколько тебе нужно выезжать?

— В… в десять утра. Завтра.

— Отлично. Собирай вещи. Я приеду к девяти и заберу малых.

Тишина. Такая оглушительная, что я на секунду думаю, что связь прервалась.

— Майя? – слышу ее недоуменный шепот. Почти уверена, что сестра звонила просто в поисках поддержки, а не чтобы услышать от меня вот такое. – Ты… серьезно?

— Серьезно, - усмехаюсь. – Только если пообещаешь, что будешь вести себя… не очень прилично, но не забудешь, блин, предохраняться!

— Ой, иди ты! - всхлипывает она, но в ее голосе уже слышится смех. – Господи, Май, ты меня буквально воскресила к жизни. Я не знаю, чтобы и делала!

— Все, давай, не реви. – Стараюсь придать своему голосу нотки твердости. – А то глаза завтра будут как у лягушки.

Ну а зачем еще нужны сестры?

Мой будильник срабатывает в шесть в субботу. На сборы, и чтобы доехать до сестры мне хватит часа полтора, но я уже научена, что выбраться утром из лап Дубровского – та еще задачка.

Солнце пробивается сквозь просветы в жалюзи его спальни и бьет прямо в глаза.

Замираю, не открывая век, прислушиваясь к его дыханию – теплому, сонному, у самого моего затылка.

Впитываю его звуки и запах всей своей сущностью, давая себе еще минутку полежать вот так. А потом еще одну, и еще. Пока время на часах на перетекает к половине седьмого – только тогда осторожно, миллиметр за миллиметром, пытаюсь выпутаться из его объятий. Тяжелая, как стальной канат рука, лежит у меня на талии, прижимая к горячему твердому телу.

Я почти не дышу, пытаясь сползти с кровати, как шпион.

Дыхание Славы на мгновение сбивается.

Он не просыпается, но во сне хмурится и притягивает меня еще ближе, без вариантов на побег.

— Не-а, - бормочет хрипло и обволакивающе. – Куда, Би? Суббота.

— Мне пора ехать, Слав. – Не выскальзывая из его объятий, поворачиваюсь к нему лицом.

Он открывает глаза – серебряные затуманенные сном, невероятно красивые.

Боже, как я не хочу уходить!

— Куда?

— К Лиле. Я же тебе говорила. Племянники.

Он хмурится. Потом, вспоминая, вздыхает.

Я снова пытаюсь выбраться и на этот раз он отпускает. На цыпочках выскальзываю из кровати, натягиваю его футболку, которую ношу здесь вместо пижамы.

В ванной в темпе вальса чищу зубы и умываюсь, но все равно на секунду больше, чем нужно, задерживаюсь у зеркала – я в нем до сих пор сонная, с отпечатком подушки на щеке. Но счастливая до одури.

К черту! Я может, еще не один раз поплачу о своей шикарной работе и почивших карьерных перспективах, но хотя бы в зеркале буду видеть вот это, а не маску, от которой, честно говоря, в последнее время уже подташнивало.

Когда выхожу, Дубровский уже не спит. Стоит, прислонившись к дверному косяку спальни, голый по пояс, в одних спортивных штанах. Смотрит на меня. Не говорит ни слова. Просто смотрит. С этой своей ленивой, чуть насмешливой, всепонимающей улыбкой. С таким откровенным, плохо скрываемым наслаждением, которое заставляет мое сердце замереть, а колени – инстинктивно слипнутся.

— Ты меня сейчас глазами трахать пытаешься или мне показалось? – держусь в здравом уме из последних сил, пытаясь пройти мимо.

Он молниеносно ловит меня за руку. Притягивает, впечатывая в горячее мега-сексуальное тело.

— Есть немного, - соглашается и целует. Долго, лениво, по-утреннему нежно и глубоко. Поцелуй, который обещает, что если я не вырвусь прямо сейчас, то не вырвусь уже никогда.

— Мне правда пора, Слаааав… - хнычу почти как ребенок, у которого пытаются отобрать его любимую игрушку.

— Я разве против? Просто хочу убедиться, что не один тут буду… голодать, - усмехается. Пальцы соскальзывают с моей талии на ягодицу, уже совсем по-хозяйски обхватывают, пока губы чертят дорожку поцелуев от скулы до виска – чтобы проделывать все это, ему приходится горбится, а мне – тянуться на носочках изо всех сил. – Ты все равно ко мне переедешь, малая, не думай, что я спустил на тормозах.

— Малая? – Зыркаю на него и чуть не икаю. – Малая? Я?!

Вместо ответа он просто берет меня за талию и поднимает – нарочно медленно, чтобы я в полной мере ощутила каждый сантиметр нашей заметной разницы в росте. Пока наши взгляды не оказываются на одном уровне, а он даже не морщится, как будто на меня не действуют законы притяжения.

— Ладно, этот вопрос с повестки дня снимается, - вынуждена признать.

Он триумфально дергает бровью и прежде, чем вернуть меня обратно на пол, опять целует, и на этот раз уже я цепляюсь в него пальцами, наотрез отказываясь отпускать.

Одеваться приходиться быстро, буквально вприпрыжку, пока Слава заботливо готовит сэндвичи и все-таки заставляет меня усесться еще на пять минут, чтобы съесть их не на ходу.

Я хотела бы поехать вместе с ним, но до тех пор, пока не решен вопрос с моей работой и существует долбаный конфликт интересов и прочие «отягощающие обстоятельства», нам придется быть очень осторожными. К счастью, Слава проявляет чудеса деликатности и ничего не форсирует, понимая, что наш маленький, хрупкий мир еще слишком уязвим для посторонних глаз.

— Вызвать такси в семь утра субботы, оказывается, то еще приключение, - бормочу себе под нос. Не слишком сложно, на самом деле, но мне нужна большая машина с двумя автокреслами, а это значительно усложняет задачу.

Дубровский молча берет со стола ключи от своего джипа и протягивает мне.

Отрицательно качаю головой, но благодарю его улыбкой.

— Вряд ли у тебя там есть два автокресла.

— Угу, - морщится он. – Би, тебе нужна нормальная тачка. На случай форсмажоров.

— Обязательно, как только морально созрею распрощаться с «Медузой».

— Даже не