Соучастники в любви - Луна Лу

тело, отяжелела. Я в машине. Знакомая машина. Знакомое пассажирское сиденье. Чертов полицейский пикап. За лобовым стеклом виднеется знакомое здание. Я на парковке той самой закусочной. Дверца у моего сиденья открыта, и Миллс стоит надо мной, дожидаясь ответа.

– Вы ранены? У вас что-то болит?

Боже. Столько вопросов. Но все не те. Больно сглотнув, я шепчу:

– Нейтан? Что с ним?..

Это единственное, что сейчас имеет значение.

Миллс отходит, напрягшись.

– Ладно, вижу, вы уже в сознании, – за этими словами следует хлопок двери.

Миллс обходит машину и садится на водительское сидение. Раздается щелчок запирающейся двери. Офицер молча пристегивает мой ремень безопасности, и я окончательно ощущаю себя в ловушке. Часы на приборной панели показывают почти семь вечера, а впереди из-за наступившей темноты не видно ничего, кроме огоньков фар на шоссе.

В горле все еще саднит, а голову сдавливает рой тревожных мыслей. Как бы ни было болезненно видеть на водительском сидении Миллса, я заставляю себя повернуться к нему.

– Скажите мне… Нейтан?.. – хрипло спрашиваю я.

Не отрываясь от дороги, Миллс достает из-под сидения небольшую бутылку воды и протягивает ее мне.

– Дивер под конвоем. На пути в Хеджесвилль, – говорит он, и я закашливаюсь.

– Нет… не может быть…

Слезы моментально обожгли щеки, а дышать становится все тяжелее с каждой новой мыслью. Как это могло произойти? Неужели все наши попытки спастись – все эти опасности, бегство, – все было зря?! Что же теперь будет? Неужели Нейтан окажется в тюрьме? Когда я увижу его? Когда смогу вновь прикоснуться и сказать, что люблю его? Он ведь не думает, что я и в правду буду «жить дальше»? После всего? Как я могу?..

– Это все неправильно… – давлюсь я непрекращающимися всхлипами. – Прошу вас, не делайте этого…

– Я делаю свою работу, мисс Харт. И зачем-то до сих пор пытаюсь вам помочь, – тихо добавляет он, и сквозь его привычную вежливость едва слышится раздражение.

Все еще стараюсь переварить случившееся, но даже в прямом смысле это нелегко: меня укачивает всю поездку. Я знаю, что происходит, но ни мозг, ни сердце не способны принять эту реальность. Как же так? В одно мгновение я была счастлива и любима, а в следующее?.. Потеряла все. Потеряла последнего человека, которого любила.

– Как? Как вы здесь оказались? Я не понимаю, откуда…

– Дивер вам совсем ничего не сказал? – его голос звучит уже намного спокойнее. – Он ведь сам сдался. Сказал, что во всем сознается. Только при условии, что вас ни в чем не обвинят. Сначала позвонил на мой личный номер, а потом прислал эсэмэску с координатами придорожного кафе, – объясняет Миллс и показывает мне экран мобильника с открытым диалогом, но из-за слез в глазах все плывет, и мне приходится проморгаться, чтобы прочесть сообщение, полученное вчера:

Местоположение прикрепляю вместе с картой. Все, как договаривались, иначе я с тебя шкуру сдеру, коп.

Как так? Как Нейтан все это провернул? Когда успел? Ни слова мне не сказал… Как он мог? И это и был его «идеальный» план?!

Зачем? Зачем ему все это нужно? Неужели это из-за меня? Из-за того, что я увязалась за ним в эту поездку, как настоящая заноза в заднице? Если хотел бросить меня, не обязательно ведь было сдаваться самому?

– Я ничего не понимаю… не могу в это поверить. Он бы так не поступил… – недоумеваю я, схватившись за голову.

– Со мной он тоже своими мотивами пока не поделился, – пожимает плечами Миллс. – Проведу допрос и узнаю. Но вам сейчас лучше беспокоиться о себе. Вы же понимаете, что и к вам вопросы будут? Осборн не упустит возможности привлечь к делу вас.

Но разве я могу сейчас думать о себе? Да вообще о чем-либо? Все мои мысли захватил Нейтан. Я не понимаю его. Боже мой, я никогда не понимала этого парня! Он врал мне в лицо? Обещал, что всегда будет рядом, что не бросит, а я верила ему. Зачем он так со мной? Он ведь знал, что это сломает меня. Знал, что я не переживу еще одной потери. У всего есть предел. А сейчас от одной мысли, что я увижу его в суде или в тюрьме… или того хуже… Все мое сознание сковывает липкий, обжигающий холодом страх, а беззвучные рыдания не перестают драть глотку.

– Что он с вами сделал? – вдруг спрашивает Миллс.

– Ч-что?.. – недоумеваю я, но все так же прячу мокрое от слез лицо в коленях.

– Дивер. Он навредил вам? Он… – запинается, осторожничая, он, – принуждал вас к чему-то?

– Нет! – я поднимаю голову и возмущенно смотрю на Миллса. – Боже, нет, Нейтан не такой! Я люблю его… – тихо, проглотив рвущийся всхлип, говорю я. – А он – меня…

Через пелену слез и полутьму вижу, как Миллс покачивает головой. А что он ожидал услышать? Что Нейтан издевался надо мной? Что он какой-то психопат, монстр? Такой он в глазах остальных? Черт, ведь когда-то и я его таким считала… Как же я ошибалась.

– Не вздумайте говорить такое Осборну или на суде, мисс Харт. Нам нужно придумать версию, которая защитит вас.

– Не понимаю…

– По всем обвинениям Диверу грозит как минимум пожизненное заключение. Если вы скажете правду, вас могут обвинить в пособничестве или соучастии. Дивер взял с меня слово, что я этого не допущу.

Его слова все сильнее ранят меня, усиливая мои рыдания. Я просто не в силах остановить поток слез и всхлипов, сжимающих горло.

Да что он такое говорит? Пожизненное заключение? Как минимум?!

Боже мой. Нейтан ведь понимал это? Понимал и сдался. Чтобы защитить меня? Но в чем смысл? Он ведь защищал меня, когда был рядом! Мы еще могли убежать, могли что-нибудь придумать! Но он решил иначе. Решил за нас, за меня. В очередной раз.

Дивер ведь и раньше говорил, что мне нужно держаться от него подальше… я не слушалась. Надеялась, что он передумает, что поймет наконец, как нужен мне. Как мы нужны друг другу. Поймет, что только он может меня защитить, потому что без него я уязвима, как оголенный нерв. Почему он этого не видел? Даже после всего, через что мы прошли?

Он так ценил свободу. Мечтал о ней больше всего. И лишил себя этого. Ради меня. Ради моей свободы. Ради того, чтобы я «жила дальше». Только вот Нейтан так и не понял, что мне не нужна свобода, не нужна жизнь, в которой не будет его.

Смотрю на Миллса, не в силах что-либо произнести. Он серьезно думает,