Сон наяву - Рада Теплинская

о его утрате, словно она была живым укором. Он видел в ней скорее напоминание о боли, чем повод для надежды. Если бы он лучше заботился о ней, если бы не был поглощён только собственной болью, если бы хоть раз попытался увидеть её страх и одиночество, то сейчас она не осталась бы совсем одна, без средств к существованию, словно вырванное с корнем растение, брошенное на каменистую почву, и не зависела бы от совершенно чужих, практически незнакомых людей, от их милости и сочувствия, которые она принимала с унизительной благодарностью, словно подаяние. Она чувствовала себя паразитом, живущим за чужой счёт.

Эмили вдруг стало невыносимо грустно, она так остро ощутила собственное одиночество и бессилие, что закрыла лицо руками и беззвучно зарыдала. Слезы текли сквозь пальцы, обжигая кожу горячими каплями отчаяния, словно кислота. Они были безмолвным криком, мольбой о помощи, которую никто не слышал, эхом, растворяющимся в тишине дома. Что делать? Куда идти? В этом старом доме, наполненном призраками прошлого, она чувствовала себя пленницей, запертой в лабиринте собственных страхов, из которого не было выхода. Сразу после смерти отца она дрожащими от волнения руками написала своему единственному родственнику, Роману Агилару, дяде по материнской линии, которого она видела лишь пару раз в детстве и смутно помнила его лицо и добрую улыбку, словно луч света в тёмном царстве. В письме она сообщала о внезапной смерти Мэтью, о своём бедственном положении, о полной нищете, в которой они оказались, и робко просила о помощи, надеясь, что кровные узы окажутся сильнее расстояния и времени, словно молясь.

16

С тех пор прошло несколько долгих, мучительных недель, полных надежд и разочарований, словно бесконечная череда взлётов и падений. Каждое утро она просыпалась с робкой надеждой, каждое утро бежала к почтовому ящику в надежде увидеть долгожданный ответ, словно одержимая. Но реальность была жестока и неумолима, как безжалостный палач. Она до сих пор не получила ответа. Неужели дядя Роман передумал помогать им? Возможно, он не захотел связывать себя с проблемной племянницей, ставшей обузой, с девушкой, обременённой прошлым и безрадостным будущим? Неужели она действительно осталась совсем одна в этом жестоком, безразличном мире, где никто не протянет ей руку помощи, где каждый сам за себя? Неужели у неё ничего не осталось, кроме старой одежды, которая сейчас на ней, пары пожелтевших фотографий и болезненных воспоминаний о прошлом, которые она не может ни забыть, ни изменить, словно проклятие? Что же с ней будет дальше? Какие испытания уготованы ей судьбой?

Как выжить в этом хаосе неопределённости, в этом мире, который внезапно стал таким чужим и враждебным, словно она попала на другую планету? Как найти в себе силы двигаться дальше, когда кажется, что все двери закрыты и надежда умерла? Эти вопросы роились в ее голове, как потревоженный улей, жаля ее сомнениями и страхом, словно ядовитые пчелы. Она чувствовала себя маленькой лодкой в бушующем океане, без руля и ветрил, обреченной на гибель. Но где-то глубоко внутри, под слоем отчаяния, всё ещё теплился огонёк надежды — слабый, но упрямый, и именно он заставлял её дышать, заставлял её продолжать ждать, словно последняя искра в кромешной тьме.

— Эмили! Эмили, немедленно спускайся! — прозвучал как раскат грома, сотрясая не только пыльные балки чердака, где ютилась девушка, но, казалось, и саму ее душу. Властный, безапелляционный тон не терпел возражений. - Хватит прохлаждаться! Работа сама себя не сделает, а здесь, знаешь ли, не богадельня!

Голос эхом разнёсся по узким коридорам, достигая даже самых отдалённых уголков пансионата, заставляя постояльцев невольно вздрагивать и ускорять шаг. Все знали: когда голос миссис Грант становится таким стальным, лучше не попадаться ей под руку.

Погрузившись в тяжелые раздумья, Эмили невольно съежилась. Ее мир, и без того тусклый и затянутый пеленой безысходности после смерти отца, словно сдавило тисками. Неизбежность, тяжкое бремя ответственности, внезапно обрушившееся на ее хрупкие плечи, душило ее. Скомкав в пальцах подол старого платья, заплатанного и выцветшего от времени, она поспешно вытерла слезы тыльной стороной ладони, стараясь скрыть следы недавней слабости. Слезы были ее тайным утешением, единственным способом выплеснуть горечь утраты и тоску по прежней, более счастливой жизни. С тяжелым вздохом Эмили покинула свою убогую комнатку под крышей, пропахшую пылью и одиночеством, и направилась вниз, навстречу неизбежной встрече с миссис Грант. Каждый скрип половицы под ее ногами казался похоронным звоном.

И вид, открывшийся её глазам внизу, был поистине устрашающим. Миссис Грант, возвышавшаяся над Эмили у подножия лестницы, казалась настоящим гигантом. Высокая, почти с мужчину ростом, в три раза шире и тяжелее хрупкой сиротки, она излучала мощь и неприступность. В её фигуре и взгляде читалась суровая решимость, выкованная годами тяжёлого труда и жизненных испытаний. Морщины на её лице были похожи на глубокие борозды, проложенные плугом времени, и каждая из них рассказывала свою историю о потерях, разочарованиях и борьбе за выживание. Много лет назад, после трагической гибели мужа в результате несчастного случая на лесопилке, она стала единоличной владелицей не только пансиона, приносившего ей скромный доход, но и расположенной неподалёку кузницы.

Эта кузница, сердце городка, снабжавшее его столь необходимыми инструментами и орудиями, приносила значительно больший доход и позволяла миссис Грант держаться на плаву, растить сыновей и сохранять хоть какое-то подобие независимости. У нее было двое сыновей, Нейт и Калеб, крепких и сильных, как дубы, унаследовавших от матери твердый характер и трудолюбие. Они владели шумным и пропахшим виски салуном «Грохочущий молот» — местом, где, по горькой иронии судьбы, оборвалась жизнь Мэтью Кларка, отца Эмили. Этот салун, несмотря на свою сомнительную репутацию, был одним из самых прибыльных заведений в городе, привлекавшим шахтёров, ковбоев и случайных прохожих, жаждущих забыться в дыму, выпивке и азартных играх.

17

Сказать, что миссис Грант была лишена сострадания, было бы неправдой. Глубоко в ее сердце, похороненном под толстым слоем прагматизма и деловой хватки, еще теплилась искра милосердия, напоминание о тех временах, когда она сама была более уязвима и нуждалась в помощи. Будучи прежде всего практичной и деловой женщиной, она всё же не отказалась помочь бедной осиротевшей Эмили, приняв ее в свой дом в качестве работницы, в