Замужем за немцем - Света Беккум

– Не прощай! До свидания.

Глава двенадцатая. Все мы родом из детства

Я тихо сидела, обнявшись с тазиком оливье, и машинально наблюдала, как блондинка Надя пытается разбудить Женю Лукашина и как можно скорее выставить его за дверь, пока не пришёл Ипполит. Рядом с бутылкой «Советского шампанского» одиноко стоял хрустальный бокал цилиндрической формы.

Нет, до Нового года было ещё очень далеко, но ведь у каждого свой способ борьбы с депрессией, не так ли?

И ещё: все мы родом из детства.

Учёные говорят, что самый счастливый период в жизни человека – это детство. А самым счастливым временем моего детства были новогодние праздники!

Радости, которые уже тысячу раз описаны ностальгирующими поклонниками советских времён: зайчики и снежинки, утренники в детском саду, большие кульки с подарками, где среди конфет можно было найти грецкие орехи в скорлупе; шумная компания соседей – мамы в кримплене, с мишурой в кудрявых головах, папы в нейлоновых рубашках и наша разновозрастная детская компания в накрахмаленных марлевых юбках.

Пока мама готовила салаты и утихомиривала слегка подвыпившего папу, я наслаждалась просмотром праздничной телевизионной программы.

Любимые мультики. Чудесный рисованный «Снеговик-почтовик», где дети были похожи на настоящих детей, а не на жёлтую губку. Яркий и песенный «Дед Мороз и лето». Волшебный пластилиновый «Падал прошлогодний снег».

Тогда же пришла в мою жизнь и осталась там навечно «Ирония судьбы» Эльдара Рязанова.

Сначала неосознанно, ассоциируясь с родным маминым смехом, с тем, как комично изображал папа нетрезвого Лукашина, с атмосферой семейного благополучия и защищённости не только от снежной вьюги, кидающей белую россыпь в украшенные бумажными снежинками окна, но и от всех в мире бед и несчастий.

А потом сознательно облюбованная, перепетая, заученная наизусть комедия стала для меня, как и для многих, не только атрибутом новогодних праздников, но и позволяла создать атмосферу абсолютного счастья в любое время года, независимо от календаря.

В этот августовский вечер «Ирония судьбы» опять мне понадобилась, чтобы успокоиться, переварить ещё раз и закопать навечно все обиды и неприятности, произошедшие со мной со времени отлёта моего заграничного жениха. И настроиться наконец на неотвратимо наступающие глобальные изменения в моей жизни.

Началось всё на работе, когда я вынуждена была открыть тайну и рассказать старшей, а значит, всей городской больнице, о Леопольде и иже с ними.

Старшая (мы именно так и звали её между собой – «старшая», и только при людях по имени-отчеству) просто потемнела в лице, как будто я сообщила ей, что картошка на её огороде вся поедена жуком. Всегда побеждавшая в соревновании на успешность, она чувствовала себя не только положенной на обе лопатки, но и жестоко обманутой моим предательским, почти годовым молчанием.

Со следующего дня она объявила войну потенциальной эмигрантке. Это были постоянные проверки и придирки, обвинения в непрофессионализме на общих пятиминутках, срочно переделанный к моему неудобству график работы и снятие коэффициента трудового участия. Самое обидное было, что никто не встал на мою защиту (всё равно уезжает, так чего со старшей отношения портить!), и я обречённо вздыхала от такой людской несправедливости.

С другой стороны напирал окрылённый Леопольд, справедливо рассудивший, что «чего тянуть кота за хвост», и приглашавший меня к себе на целый месяц сентябрь с тем, чтобы я на месте прошла языковой курс и получила необходимый для женитьбы сертификат. И чтобы мы наконец-то могли подать документы в загс. Лео выслал мне быстрой почтой приглашение и деньги на билет и ждал от меня решительных действий.

Очередной отпуск в этом году я уже отгуляла, никто на свете не отпустил бы меня на целый месяц за свой счёт, и становилось ясно, что увольнение неизбежно.

И вообще, шутки кончились.

Пришла пора отрываться от окошка с надписью «касса». Прощаться с коридорами, палатами и запахом больничных щей. Прощаться (я верила, что не навсегда!) с моими дорогими родителями и друзьями. Заканчивалась моя привычная жизнь со своими радостями и огорчениями.

К тому же пришла пора договариваться с отцом Ивана, без согласия которого ни о какой Германии не могло быть и речи.

Я любила этого человека. Любила страстно, больше жизни. Любила самозабвенно, так, как любят только один раз. Он ворвался в мою жизнь – широкоплечий, белозубый, обладающий юмором, и так же легко ушёл из неё – упрямый, холодный, влюблённый теперь уже в другую. Он дал мне надежду и навсегда разбил моё сердце.

Отношения после развода у нас сохранились дружеские. Он со своей стороны не хотел войны, исправно платил алименты и не только не лез в нашу жизнь, но как раз наоборот – отпочковался полностью, чтобы без помех приняться и цвести в другом саду.

Я, переживая, как и все брошенные женщины, бурю чувств от любви до ненависти, крепилась ради сына, памятуя о том, что детям очень плохо жить с мыслью, что один из родителей (всё равно, мама или папа) – «нехороший человек».

Ване я пояснила, что «папа тебя любит, но очень много работает, поэтому у него нет времени». Как иронично-песенно выразилась Марьяна, поражённая моей собачьей выдержкой: «Ты о нём не подумай плохого, подрастёшь – сам поймёшь всё с годами».

Пережив бурю эмоций, я взяла себя в железные рукавицы. И ни за какие коврижки не призналась бы никому, что утро и вечер на своём опустевшем диване-книжке я начинаю и заканчиваю абсолютно одинаково – в глухих горьких рыданиях под одеялом.

Сначала я довольно часто ему звонила, чтобы вежливо сообщить о Ваниных успехах, а на самом деле болезненно насладиться родным глубоким голосом, и потом втихаря продолжать свои милые сердцу страдания.

Потом по его односложным скучным ответам и таким же скучным нравоучениям в трубку печальному Ивану я поняла, что воспитанием сына мне придётся заниматься одной, а родной до боли голос лучше начать забывать.

Я сидела за столиком летнего кафе, не зная, какой реакции от него ожидать. А звали его Вадим.

– Куда-куда? За границу? В Германию? Ну ты, мать, даёшь!

(Оставшаяся с прежних времён «мать» сладко резанула по сердцу. Такой же красивый, только седых волос на висках стало больше. Ему идёт…)

– Да, Вадик.

– Я что-то такое слышал, но думал, врут.

(Кто бы сомневался, что уже донесли. А тебе проще, конечно, было бы поверить в Гришку-санитара из приёмного покоя. Эх, не оценил ты меня по достоинству…)

– Не врут, Вадик.

– Да как же ты умудрилась? И что, он прям жениться собирается? То-то я смотрю, ты какая-то