Хрустальная ложь - М. Эль

рукой по лицу, смазывая несуществующие слезы, которых она никогда не позволит себе. Ее голос снова стал холодной сталью, тем самым голосом, которым она выносила приговоры и выигрывала дела. — Любовь, договор, власть… всё одно. Мы для них — фигуры на доске. Я надела розовые очки. Сама виновата.

— Но он…

— Он обманул меня! — сорвалось с ее губ, с дикой, жгучей яростью. — Он с самого начала всё знал. И играл. Играл со мной.

— Что ты будешь делать? — Голос Луизы был тихим.

— То, что всегда, — холодно произнесла Лилит, и ее глаза вспыхнули решимостью. — Сбегу. Исчезну. Туда, где он никогда меня не найдет.

Пауза. В трубке повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь далеким шумом океана.

Потом Лилит снова заговорила, и в ее голосе звенел тот самый тон, что в ее семье означал одно — не спорить, а беспрекословно подчиняться.

— Слушай меня внимательно. Позвони Селине. Узнай, где сейчас Виктор. Где он будет в ближайшие пару дней. Каждый его шаг.

— Хорошо… — Луиза, казалось, была оглушена ее внезапной жесткостью.

— И, если она спросит про меня — ничего не говори. Поняла? Ни слова.

— Поняла, — тихо ответила Луиза.

— Всё. Я свяжусь позже.

— Валерия… — тихий, молящий зов в трубке.

— Да?

— Не исчезай насовсем. Пожалуйста.

— Не обещаю, — отрезала Лилит. И с этими словами, полными боли и решимости, она оборвала связь, оставляя за собой лишь гудки.

Она стояла у окна, не чувствуя под собой ног. Сердце колотилось в груди, словно птица, бьющаяся в клетке, готовая вырваться наружу. В груди — настоящий шторм, бушующий ураган эмоций, где каждый порыв ветра был новой волной отчаяния, гнева и какого-то болезненного, обжигающего восторга. Мысли путались, накатывали волнами, смешиваясь в неразличимый гул.

Значит, это был он. Тот, от кого она бежала, задыхаясь от страха и отвращения. Тот, кого она ненавидела с каждым вдохом, с каждой секундочкой своей испорченной жизни, даже не зная и не имея возможности узнать имя или лицо. И тот, кого… кого полюбила. Осознание ударило с такой силой, что у нее перехватило дыхание.

Девушка зажала рот рукой, чтобы не закричать, не выпустить наружу этот душераздирающий вой, который рвался изнутри. Все сошлось. Все пазлы, которые она так старательно собирала, наконец-то встали на свои места, образуя ужасающую, но кристально ясную картину. Почему он тогда защищал ее, этот внезапный, неожиданный ангел-хранитель в темном плаще. Почему с первого дня был так настойчив, так уверен, будто уже знал каждую черту ее лица, каждое ее слово, каждую ее тайну. Он ведь знал. Знал всё. С самого начала.

Лилит, с дрожащими руками, схватила бутылку воды, стоящую на тумбочке, отпила прямо из горлышка, не чувствуя вкуса. Холодная жидкость лишь усилила ощущение пустоты внутри. Потом она, будто повинуясь непонятному импульсу, села на край кровати, закрыв лицо руками. Ее плечи сотрясались от сдерживаемых рыданий.

— Чёрт… — прошептала она, голос был хриплым и надтреснутым. — Чёрт, Виктор… Ты… сукин сын.

Словно испугавшись собственного признания, она резко встала, сбивая ногой опрокинутый табурет, который с грохотом упал на пол. Закурила снова, пальцы дрожали так сильно, что ей потребовалось несколько попыток, чтобы поднести зажигалку к кончику сигареты. Дым обжигал легкие, но это было ничто по сравнению с огнем, пылающим в ее душе.

— Играл со мной, — выдохнула она, ее голос наполнился яростью. — Думал, что я не узнаю, да? Что не вспомню? Что не сложу картинку?!

Она нервно засмеялась, качая головой, этот смех звучал надломленно и дико.

— Да чтоб ты подавился своим самоуверенным взглядом и французскими словечками, Энгель. Ты… ты всё испортил.

Лилит не знала — кто тогда, в ту ночь, вычистил ей дорогу до трапа самолёта. Память рвалась обрывками, словно изодранные фотографии: маска, скрывающая лицо; быстрые, решительные шаги; чёрное небо, расцвеченное огнями города; рука, которая тянется к ее лицу — и удар от самой Валерии. Побег. Всё, что она знала точно сейчас, было одно: имя. То имя, которое жгло ее изнутри, как кислота, проедая душу. Тот, кто мог быть по ту сторону маски, — Виктор Энгель. И это знание, это осознание было невыносимым.

Гнев действовал яснее, чем страх, придавая остроту мыслям, разгоняя туман растерянности. Под его воздействием Лилит действовала быстро и решительно.

Первый пункт назначения — Лас-Вегас.

Она ехала целыми днями: бесконечные шоссе, словно вены, пронизывающие пустыню; короткие остановки на пыльных бензозаправках, где кофе был горьким, а взгляды — равнодушными; напряженные диалоги по зашифрованной связи, отдающие команды и получающие отчеты.

За рулём, с идеальным хладнокровием, сидела Марлен Веро — ее текущее имя, ее текущая личина, но внутри автомобиля находилась та, кто однажды уехала под покровом ночи, навсегда отринув свое прошлое, и больше не хотела быть чужой для чужих решений, игрушкой в чужих руках.

Вегас встретил ее неоновым сиянием, ослепляющим и зазывающим, и оглушающим звуком сыплющихся монет. В ту ночь она дала себе один разгул — словно прощалась с прошлой жизнью, с той Валерией, которая любила и которую предали. Казино горело тысячами огней, люди пили и рвали банкноты, а она кралась по бару, ее смех был слишком громким, а глаза слишком блестящими. Она пряталась в сигаретном дыму, растворялась в толпе, делала то, что когда-то в чопорной Европе казалось невозможным, даже недостойным: танцевала, курила одну сигарету за другой, позволяла своему сердцу тупо биться в груди, не думая о том, кому оно когда-то принадлежало, и как его предали.

— Ты устала? — спросил Джей, ее правая рука, когда они в три ночи выходили на улицу, где воздух пахнул пустыней, сухим песком и призраками ушедших состояний.

— Да, — ответила она, и голос ее был ровным, лишенным эмоций. — Но ненадолго.

Они рванули дальше, пересекая карту штата: Финикс встретил их на рассвете, окутанный нежным, золотистым светом; короткий, горький кофе в придорожном кафе, где старики играли в покер, не поднимая глаз, и не интересовались чужими беглецами, словно тени; затем Лос-Анджелес — город-миф, где она сменила парик, купила новую кожаную куртку, которая сидела идеально, словно вторая кожа, и сняла комнату в обшарпанном здании над тату-салоном, где ночью слышалось жужжание машинок; Сан-Диего — там, на диком пляже, она намокла в ледяном океане, позволяя волнам смыть с себя соль и запахи чужой, лживой жизни.

В каждом месте — не больше трёх дней. Никто из них не оставался на одном и том же адресе дольше этого срока. Новые номера мобильных, новые сим-карты, новые лица у ресепшена, которые потом быстро стирались из памяти. Диего и парни устраивали «маскировку» — один