Коник-остров. Тысяча дней после развода - Татьяна Рябинина

— Хорошо. Спасибо.

Иван ушел, оставив меня в легком недоумении. Хотя чему тут удивляться. Наверняка начальница связалась с ним по рации и навтыкала по первое число. Или он сам был сегодня у них. Это его прямая обязанность — создавать условия для научных работников, приезжающих в командировку. А вот баня…

Я не стала углубляться в эту метафизику, вернулась к таблицам. И мне даже удалось выкинуть Ивана из головы, но через сорок минут, когда я с довольным урчанием намылилась, кто-то вошел в предбанник. Я замерла, стиснув в руках ковшик.

Кто-то… Не Лиса же. Рот закрой, Саша, аппендикс простудишь. Человек в туалет пошел. А ты что подумала?

Но кончики пальцев как онемели, так и не желали отмерзать, а живот, наоборот, налился предательским теплом. Стекающая по животу вода пробиралась между ногами, щекотала, ласкала, и там все мгновенно набухло тянущей сладкой болью, пока еще приятной, но требующей немедленной разрядки.

Подстелив полотенце, я села на горячую влажную лавку, прислонилась к бревенчатой стене, запрокинула голову. Пальцы скользнули привычным маршрутом, на автомате зная, что и как. Когда у тебя нет постоянных отношений, ничего другого не остается. Сначала неловко, чувствуешь себя ущербной, потом привыкаешь. И пытаешься себя обмануть, что и это очень даже неплохо, ведь свое тело и свои реакции знаешь так, как никто и никогда не узнает.

А что, если он сейчас войдет, промелькнуло бледно на подступах к вершине.

Ну… и… пусть, отозвалось так же бледно.

Обычно за этим занятием я представляла каких-нибудь красивых мужчин — артистов, спортсменов, моделей. Иногда Егора. Но сейчас, словно помимо моей воли, наотмашь ударило воспоминанием десятилетней давности, и я до крови закусила губу, пытаясь сдержать стон…

* * *

июль 2012 года

Уже который день Кира дуется на меня, и в конце концов я не выдерживаю.

— Соломина, если у него на тебя не встало, я-то тут причем?

— Ты слепая? — шипит она. — Или тупая? Он на тебя так пырится, как будто глазами трахает.

— И что мне теперь сделать? В город свалить? Я сюда работать приехала, а не на блядки. На фиг он мне сдался?

В результате мы ссоримся, потом миримся, но напряжение все равно остается. До этого мы ни разу не делили парней. Соперничать с ней? Смешно. Да и вкусы у нас совсем не совпадают. Кира злится еще и потому, что крендель, на которого положила глаз, сорвался с крючка, хотя, казалось бы, с готовностью проглотил приманку. Изрядный удар по ее самолюбию, она привыкла получать то, чего хочет. А то, что Иван предпочел ей меня, все только усугубляет.

Я сказала, что мне нет до него никакого дела, но … слукавила. От его неприкрытого интереса и говорящих взглядов сердце сбивается с ритма и тянет облизнуть пересохшие губы. Вечером, лежа в постели, я думаю о нем, а потом вижу во сне. В таких сюжетах, что…

Что становится жаль — почему это не реальность? Жаль, что наяву он просто смотрит — и больше ничего.

Может… самой сделать первый шаг?

Но я не представляю как. Опыта в таких делах у меня нет.

А потом мы встречаемся на берегу, Иван помогает мне добыть чертов водяной горец для анализа, мы вместе работаем в лаборатории, разговариваем, смеемся, но за всем этим стоит что-то такое, от чего захватывает дух.

Предчувствие, предвкушение…

С Егором было по-другому. Похоже на сказку, но теперь я уже знаю, что происходит со сказками, когда они сталкиваются с действительностью. Сейчас все более грубое, земное… реальное. Мне немного страшно признаться себе, что хочу его, но ни капли не стыдно.

Вот так — сразу?

Ну и что?

Может, это и неправильно, но так уж вышло.

— Придешь вечером на поляну? — спрашивает Иван.

— Приду, — киваю, глядя ему в глаза, и мы оба понимаем, что речь не о посиделках у костра. Не только…

Из учебного корпуса иду в домик. Киры нет, и я этому рада, иначе сразу спалилась бы. Потом пусть говорит что хочет, но не сейчас. Не могу дождаться вечера. За ужином еда не лезет в горло, даже начинает мутить. Пальцы дрожат, правый бок горит. Кира что-то замечает, хмурится, но мне уже все равно.

На поляне мы с Иваном сидим друг против друга, между нами костер. В отсветах огня на его лице что-то инфернальное, придающее тому, что произойдет очень скоро, сладко и остро порочный вкус, похожий на крепкий горячий кофе с коньяком. Иван приглашает меня танцевать, прижимает к себе, руки тяжело ложатся на талию, спускаются ниже, дыхание обжигает висок и мочку уха.

Дрожь нетерпения становится все сильнее, и я сама подаюсь навстречу — еще ближе, еще плотнее, чтобы ни малейшего зазора, втираясь животом в крепость его члена. И словно исчезает все вокруг — всё и все. Только мы вдвоем в сумраке белой ночи, только огонь и музыка. И как же мешает одежда, избавиться бы от нее, почувствовать друг друга всей кожей, слиться, перетекая друг в друга…

Наклоняю голову, упиваясь запахом, и его губы касаются уха.

— Пойдем к озеру?

Молча киваю, и тут же заканчивается песня. Иван берет меня за руку и ведет прочь от поляны. На нас смотрят? Да не все ли равно? Едва мы отходим за деревья, он набрасывается на меня с такой жадностью, что становится страшно — но лишь на секунду. А потом я сама лечу навстречу его поцелуям, собираю их губами, слизывая, сглатывая, как воду, пью и не могу напиться. Кажется, что его губы везде, но мне этого мало. Запрокидываю голову, бесстыдно подставляя шею и грудь, забираюсь руками под его футболку.

С трудом оторвавшись от меня, Иван тащит за руку дальше. Я знаю, куда мы идем. У самых зарослей камыша есть крохотная полянка на берегу — полоска травы и песка, со всех сторон скрытая кустами. Там нас никто не увидит.

Протискиваемся туда, опять начинаем жадно целоваться. Я больше не могу ждать. Снова запускаю руки под футболку, но Иван стаскивает ее сам, бросает на траву.

— Не бойся, я взял резинки, — лихорадочным шепотом, прежде, чем я успеваю спросить.

Я расстегиваю его джинсы, он стягивает мои, вместе с трусами, попутно лаская — грубо, торопливо, заходя пальцами по самую ладонь.

— Ты уже готова, да? — облизывает пальцы, отчего желание захлестывает с головой. — Черт, прости, не могу больше терпеть. Хочу тебя!

Шелест фольги,