Любовь на проводе (ЛП) - Б. К. Борисон

Пэтти закатывает глаза:

— Она хочет рейтингов, вот что она хочет. И рекламных денег. О, прикинь, если тебя будет спонсировать производитель лубрикантов!

— Пэтти.

— А что? Это логично. — Она сползает в кресле пониже и пинает меня носком ботинка под столом. — Вот оно, твоё «долго и счастливо». Лубрикант.

— Не думаю.

— Есть лубрикант с подогревом. И даже со вкусом пина-колады.

— Перестань говорить «лубрикант».

— Ладно, ладно.

Она вытягивается, достаёт с задней полки поднос с печеньем, которое сегодня не продалось, и шлёпает его между нами. Её мама — специалист по редким книгам в библиотеке Пибоди, а папа держит киоск с едой на Кросс-стрит. Пэтти всегда говорила, что открыть книжную кондитерскую — идеальный способ почтить обоих.

Я копаюсь в печеньях и вытаскиваю то, где сверху толстый слой шоколадной помадки — фирменный семейный рецепт. Сладкое решает почти любую проблему.

— Давай разберёмся, — Пэтти берёт печенье с белой глазурью. — Почему тебе хочется сказать «нет»?

— Кроме того, что мне придётся рассказывать на весь мир о самом уязвимом в себе?

Она кивает и макает печенье в вино. Откусывает крохотный кусочек — и у меня по спине пробегает дрожь. Она может быть настолько отвратительно изящной, когда захочет.

— Это, конечно, аргумент. Но, солнце, большинство людей чувствуют себя неуверенно в вопросах любви. Именно поэтому твоё интервью и стало вирусным. Ты не одна такая.

— Благодарю за поддержку.

Она пожимает плечами:

— Понимаешь, о чём я? Это, по идее, должно как-то утешать — ты не одна в этом.

Я вздыхаю, заваливаюсь на локоть:

— Да, в этом что-то есть.

— Что ещё? — спрашивает Пэтти.

— Что — ещё?

— Давай продолжим марафон позитива. Что ещё в этом всём хорошего?

— Майя в полном восторге.

Она прыгала от радости, хлопала в ладоши, когда я ей рассказала. Обняла так крепко, что чуть рёбра не переломала. Она так хочет, чтобы я была счастлива. А я так хочу быть для неё той мамой, которой можно гордиться. Которую не надо жалеть или о ней беспокоиться.

— Она уверена, что если я соглашусь, то стану счастливее.

— А ты несчастна?

— Не думаю? — Я пожимаю плечами. — Никогда раньше не задумывалась. Но ведь Майя не с потолка взяла эту идею, верно? Значит, она что-то увидела. Что-то во мне.

Пэтти мурлычет себе под нос:

— А Грейсон что говорит?

— Грейсон всегда что-нибудь да говорит. — Я улыбаюсь. — Я стараюсь держаться от него подальше, пока не определюсь. Ну, насколько это возможно, учитывая, что мы вместе растим дочь и он живёт по соседству. Он умеет влиять на моё мнение. А я не хочу, чтобы он на меня влиял.

Пэтти смотрит на меня серьёзно:

— И? Ты определилась?

Я допиваю вино и протягиваю кружку за добавкой. Жидкая смелость. Или бегство от реальности. Пока не знаю.

— Вот в том-то и дело — нет.

* * *

Три печенья и остатки бутылки спустя я машу Пэтти на прощание, выходя из кафе. Она салютует мне пробкой и закрывает замок на дверь.

Я выхожу на вымощенную булыжником улицу. Хорошо, что до дома всего несколько шагов. Ночь в этом районе всегда напоминает нечто среднее между сном и старой сказкой: деревянные вывески, как будто им по четыреста лет, кривые камни под ногами, старые фонари с дрожащим светом, дома, тесно прижавшиеся друг к другу — их крыши наклонены и будто целуются.

Я замираю — всё вокруг будто застывает, и я вместе с ним, стараясь не спугнуть момент. Щёки и нос щиплет от холода, в голове туман от вина и сахара. Из окна моего дома напротив струится тёплый свет. Там меня ждут одеяло, купленное в порыве на «Домашнем шопинге», тёплые носки и старый обогреватель, что хрипит и пыхтит, как старик.

Стою с одной ногой на булыжнике, другой на тротуаре, в этой точке между «до» и «после». Мысли расплываются. Я говорила Эйдену, что устала тратить время на то, что не приносит радости. Но… правда ли это? Я ведь даже не знаю, чего хочу. Всё путается — между тем, что, как мне кажется, я заслуживаю, и тем, на что мне хватает смелости.

Может, я и не задумывалась всерьёз.

Я вздыхаю и поднимаюсь по ступеням к дому. Говорить о чувствах в прямом эфире — возможно, не то, чего я хочу… но, может, именно то, что мне нужно. Пора выйти из кокона. Пора что-то поменять.

Я достаю телефон, пока не передумала. Пальцы чуть путаются, но я нахожу письмо от Мэгги и набираю два слова:

«Я согласна».

«Струны сердца»

Звонящая: «Раньше я никогда не слушала вашу программу, но как-то услышала разговор с той молодой женщиной… Люси. Один из моих внуков включил радио».

Эйден Валентайн: «Многие именно так и находят нас. Спасибо, что позвонили».

Звонящая: «Знаете… я подумала: если вдруг она слушает сейчас, можно я скажу ей пару слов?»

Эйден Валентайн: «Конечно».

Звонящая: «Мы с мужем вместе уже шестьдесят пять лет. Каждый день — это, конечно, не сказка. Мы много трудились — над собой, над отношениями — чтобы сохранить то, что у нас есть. Мы менялись. И я, и он. Но каждый раз мы находили способ влюбляться друг в друга заново. Снова и снова».

[Пауза].

Звонящая: «Но магия — тоже есть. Сквозь всю эту работу иногда случаются моменты… крошечные вспышки, когда всё вдруг становится на свои места. И тогда словно сама Вселенная говорит: “Ты на своём месте”. Ты рядом с ним. Держишь его за руку».

[Смех].

Звонящая: «Я просто хотела сказать Люси: ты права, что веришь в свою магию. И, надеюсь, ты найдёшь, что ищешь».

Глава 7

Эйден

— Бостон нравится? Тебе там хорошо?

— О, милый, тут прекрасно, — в голосе мамы словно улыбается солнце.

На фоне слышен негромкий голос отца — он что-то говорит, и она смеётся. Звучит лёгкий шлепок — наверняка хлопнула его по груди. Стоит только закрыть глаза — и я уже вижу их: сидят рядом на диване у камина, папа обнимает её за плечи, притягивает ближе, чтобы поцеловать.

— Я провожу здесь лучшее время в жизни, Эйден.

Улыбаюсь в никуда и пинаю носком ботинка камешек через парковку.

— Ты заслуживаешь лучшего, мам.

Она заслуживает куда больше, чем просто «лучшее». После всего, что выпало на её долю, — только светлое. Только хорошее. Всегда.

— А ты? — спрашивает она. — Ты в порядке?