Хризолит и Бирюза - Мария Озера

Теперь будто все поведение Нивара становится оправданным.

Я хочу злиться на него.

Хочу отпустить его руку.

Хочу влепить ему пощечину.

Но я не могу.

Внутри меня та же трещина, что и в нём. Он упрятал свою боль глубоко, как камень в груди, и потому позволил мне жить — пусть и с обидой, с нервной дрожью, с отчаянной попыткой дышать дальше. В этой тёмной тени его борьбы я ощущаю собственную беспомощность: мои чувства запутались в его муках. Он держит свою боль в себе, как камень на душе, и даже когда кажется, что он не ранен, его глаза выдают всё. Они полны скрытых мятежей, которые боятся всплыть на поверхность.

Я мечусь между этими эмоциями — желанием наказать за причинённые страдания и одновременно потребностью понять, поддержать. В моей голове крутятся мысли о том, как он мог бы избавиться от этого груза, если бы только позволил себе быть уязвимым. Но, увы, он выбрал другую дорогу.

Мы оба притягиваем друг друга, словно магнит, и при этом понимаем, что этому нет решения.

В конце концов, это не вопрос прощения или мести. Это обретение силы понимания, нахождение света в тени. Я знаю, что он страдает, так же, как и я. И, возможно, единственное, что оставляет нас связанными, — это эта общая боль, которую мы тайно несём в себе.

Родова задница… Жизель знала всё и молчала. Она всегда знала. Знала о наших странных чувствах, о том, что происходило между мной и Ниваром, и, как хитрая паучиха, тянула нити из тени. Теперь я ясно понимаю: именно поэтому после той аварии она и прислала мне то роковое послание с приказом держаться подальше. Но, поняв бессмысленность собственных запретов, она махнула рукой, словно признавая поражение.

Цесаревич смотрит на меня в танце — его глаза пронзительны, искрятся, будто ищут на моём лице отклик на открытую правду. Я отвечаю взглядом, стараясь сохранять спокойствие, но чувствую, как ладони мои предательски увлажнились. Он наверняка заметил.

Нивар ведёт нас в танце уверенно, мягко, почти незаметно. Его рука на моей талии — лёгкая, но властная, словно он держит меня и не отпустит никогда. Я стараюсь сосредоточиться на каждом движении, будто это способ не утонуть в собственном смятении. Но сердце всё равно колотится в груди, отзываясь на каждое его прикосновение.

Торжественная музыка звучит, наполняя пространство величественными аккордами, но внутри царит пустота. Напоминания о счастье теряются в тенях, и кажется, что каждая нота лишь усиливает ощущение утраты. Сердце, которое когда-то пело в унисон с мелодией, теперь затоплено слезами, обремененное грузом знания.

Все наши прежние танцы были искрами — там кипела страсть, нежность и безрассудство. Мы не боялись показывать это публике. Теперь же, когда весь Ренарн знает, кем мы приходимся друг другу, мы вынуждены скрывать всё под маской. Каждое движение становится игрой, тщательно отрепетированной ролью. Но у этого танца есть тайна — та, которую знаем только мы двое.

Наши взгляды всё так же метают искры, а сердца продолжают биться в такт — несмотря ни на что.

Музыка стихает. Мы останавливаемся, делаем низкий поклон и, не размыкая рук, поднимаемся на пьедестал к тронам, что стоят по обе стороны от императорских. Наступает момент отпустить друг друга. Но Нивар крепче сжимает мою ладонь и задерживает мой взгляд. Его глаза, обычно холодные, теперь дрогнули — в них мелькнула едва заметная тревога.

Я отвечаю мягкой улыбкой и тоже сжимаю его руку в ответ. Для нас двоих этот миг значил целый мир.

Крошечный миг, незаметный для посторонних.

Кроме Жизель, разумеется. Она проводила нас обоих долгим и многозначительным взглядом, но я сомневаюсь, что она что-то скажет после.

— Дорогие гости, мы собрались сегодня по нескольким грандиозным поводам! — Ольгард встал со своего места, поправил тяжёлую мантию и раскинул руки, как бы привлекая к себе всё внимание. Прошёл почти год с тех пор, как так же размахивал руками Гарольд, кузен моего отца, прежде чем пуля прервала его жизнь. — Сегодня в полдень я прошёл торжественную инаугурацию.

Я удивлённо уставилась на отца, затем перевела взгляд на Нивара. Он выглядел озадаченным, но на меня не посмотрел. Зал же разразился овациями, поздравлениями и хлопушками — подготовка Жизель была безупречна.

— Но не только это событие наполняет наш вечер особым смыслом! — голос отца окреп, а движения стали более выразительными. — Мы также собрались, чтобы отпраздновать долгожданную встречу, что станет новой вехой в истории нашей империи! Это поистине настоящий Новый год для нашего мира!

Волнение среди гостей перешло в напряженное ожидание. Ольгард, не дожидаясь реакции толпы, продолжал:

— И, конечно, я рад представить вам нашего союзника — короля Вирдумлара, Лазара Герцверда, который, несомненно, сыграет ключевую роль в процветании наших территорий!

Герцверда, который, несомненно, сыграет ключевую роль в процветании наших территорий!

Публика встретила это объявление дружными аплодисментами, а среди зрителей уже замелькали сплетни о ближайших политических маневрах.

Лазар шагнул в бальную залу, и его присутствие сразу же затенило свет. Тени, казалось, стали длиннее и гуще, слегка покачиваясь, как будто привнося с собой нечто незримое и пугающее. Гости притихли, остановив разговоры, и затаили дыхание, чувствуя, как холод пробирается в самые глубокие слои их душ.

— И его сына — принца Дмидена Герцверда! — Император похлопал, призывая зал к тому же. — Впереди нас ждёт множество испытаний, но вместе мы сможем преодолеть любые преграды!

В воздухе повисло нервозное напряжение. Красивые платья и смокинги, сверкающие под хрустальными люстрами, утратили свой блеск. Многие начали обмениваться тревожными взглядами, словно искали в лицах друг друга утешение или объяснение этому странному явлению. Лазар, невозмутимый, двигался с уверенностью, его шаги отстукивали равномерный ритм на мраморном полу в такт его посоху. На вид он был чуть моложе моего отца, но, если я правильно просчитала события прошлого, он был на несколько лет его старше. Низкие температуры и вечные зимы Вирдумлара делают свое дело.

Он приближался к центру зала, и вскоре всё внимание сконцентрировалось на нем. Каждое его движение было наполнено мистикой. В тишине послышались шёпоты. Кто-то из гостей почувствовал, как из груди вырывается сдавленный вздох, ведь в глазах Лазара горел огонь, далекий до невыносимой боли. Этот вечер стал не просто балом — он превратился в встречу с неведомым, и никто уже не был способен повернуться спиной к этому зловещему явлению.