Сердце самой темной чащи - Оксана Олеговна Заугольная

Василиса же шубу тяжелую на плечах поправила, сильнее лицо в воротник спрятала, стояла и больше не шевелилась. Что теперь Кощей скажет?

А тот к поросенку подошел, пальцами щелкнул, и поросенок сам к его лицу подлетел без всякого визга и мельтешения. Заглянул Кощей в его глаза, хмыкнул удивленно.

– И впрямь Белолика, – пробормотал он. – Искусное колдовство, Василиса. Редкое и сильное. Как же ты так сумела, коли не учил тебя никто?

Но Василиса, единожды чуть не умерев в этот день, второй раз испугаться как следует не сумела. Набралась храбрости и нахальства и произнесла так, что даже голос не дрогнул:

– Как не учил никто? А как же ты, Кощей? Ты при мне девицу в лягушку превратил! Я бы тоже в лягушку хотела: Белолике бы больше пошло, но колдовать дюже сложно, вон как вся вспотела, вода ручьями течет!

Удивился такому ответу Кощей. Дрогнуло его лицо, словно даже трещинки на висках шире стали. Не хотела бы Василиса, чтобы лицо Кощея осыпалось, мало ли что под ним прячется! А ей Кощей и таким люб был.

Люб? Заволновалась Василиса от мысли такой, чуть памяти не лишилась. А Кощей будто и не видел ее волнений, подошел снова ближе, косу рукой поймал и к лицу своему поднес.

– Не врешь, – удивленно произнес он. – Пахнет от тебя колдовством сильным.

«Грязной водой да сором от волос моих пахнет», – хотела сказать Василиса, но промолчала. Откуда ей знать, как от колдовства пахнет? Она через тучи вниз летела, на коне колдовском сидела, спиной к всаднику Ночи прижималась. Может, и пахнет от нее по-особенному – ей же на счастье.

Только на счастье ли? Выполнится сейчас вторая служба, там до третьей дойдет, и придется Василисе возвращаться домой, а так не хочется!

Задрожала она, представив дом свой мертвый после матушкиной смерти, батюшку одурманенного да мачеху.

– Что с тобой, не заболела ли от колдовства такого сильного? – озабоченно спросил Кощей. Ладонями обеими лицо ее обнял, в глаза заглядывая, да так нежно, что ногти его острые кожу не царапали.

Замерла Василиса, дыхание затаила, хоть и не боялась уже вовсе, что от Кощея тленом пахнет. А Кощей в глаза вглядывался, да так близко к ее лицу наклонился, что носом ее носа коснулся.

Василиса глаза зажмурила от неожиданности и чуть не вскрикнула, когда навий царь ее губы своими накрыл. Врали все сказки, что Кощей холодный и мертвый: не может мертвое такой жар вызывать! От губ потек огонь по крови, разгорелся в груди так, что больно стало. А Кощей, словно поняв, что не станет Василиса его отталкивать, накинулся на ее губы, будто жажда его мучила, а рот ее был истоком искрящегося прохладой родника.

Терзал ее нижнюю губу зубами, гладил лицо пальцами. Его дыхание со вкусом терпких лесных ягод смешивалось с рваным дыханием Василисы. Врали девки, что поцелуи сладкие да сахарные. В поцелуях и горечь, и терпкость, и сладость, и соленость крови.

– Кррук-р! – раздалось над ухом так громко, что заныла перевязанная рука, где ворон клюнул.

– Ах! – выдохнула Василиса в рот Кощею и распахнула глаза. Черная как ночь птица села на крыльцо, склонила голову набок и ехидно смотрела на Кощея и Василису.

Смутилась Василиса до слез, отпрянула от Кощея, даже шубу тяжелую прямо на мокрую землю уронила да и бросилась в дом мимо ворона, мимо куколки.

Заметалась по хоромам – где спрятаться, где скрыть свои щеки алые, губы припухшие? – как вдруг отворилась дверь в подвал. Не раздумывая, слетела вниз по ступеням Василиса, позволив сырой тьме проглотить ее вместе со смущением и нежданной любовью.

Дверь со скрипом затворилась, но Василиса не испугалась. На ощупь добралась она до комнаты без окон, нашла руками скамейку да на нее и присела.

Выдохнула. Нет, не врали девки: целоваться было сладко. Раньше же она думала, что поцелуи ей точно не понравятся. И чего в них другие девицы находили? Те, что вечно за околицей миловались с соседскими парнями, хихикали в самых темных уголках на посиделках, пользуясь тем, что свет лучины не доставал до углов дома. Они ходили гадать на суженого, а возвращались раскрасневшиеся с зацелованными губами, словно вовсе и не к овиннику бегали погадать да судьбу узнать.

Василиса плохо помнила, целовал ли батюшка матушку. Может, и целовал, да она того не видела. А вот мачеху не целовал. Губы мачехи на двух червей походили, что шевелились, когда она говорила. Противно!

Василиса и на других так же смотрела. Что только находят в этих поцелуях? Губы чужие ровно гусеницы красные и розовые, а у Некраса еще толстые и вечно жиром лоснящиеся, словно он постоянно масло или жир пробовал, а потом губы толстым скользким языком облизывал, даже думать было противно. Фу!

Другое дело Кощей. Губы его были словно лепестки увядающей розы, поцелуи были как нежными, так и яростными. Только как теперь ему в глаза смотреть после ласк таких жарких? Чай, царь навий на купеческой дочке жениться не станет!

Глава 8

Только сиди не сиди, а выходить все одно придется. Щеки остыли, жар спал, оставшись лишь в животе и пульсируя, словно задремавший огненный шар, готовый в любой момент снова разогнать кровь и зажечь Василису как свечку.

Пора была возвращаться. Как знать, может, Кощей уже снова к себе в башню ушел? А там утро вечера мудренее, чай, и придумает Василиса, как себя вести с Кощеем.

Она и хотела сделать вид, будто ничего не было, и боялась, что тогда Кощей ее больше не поцелует. Впрочем, еще одного поцелуя она боялась ничуть не меньше.

Так и не высохшая до конца одежда давала о себе знать, и Василиса почувствовала, что продрогла. Она поднялась с лавки и, касаясь пальцами стены, решила так пройти по подземной комнате, пока не дойдет до лестницы. Зато ни за что не зацепится да ничего не уронит!

Так Василиса и сделала. Вела рукой по стене, а вторую перед собой выставила, чтобы не наткнуться на что-то и не упасть. В подземелье этом стонов дома слышно не было, да только тьма была какой-то неуютной и зябкой, отчего хотелось поскорее выбраться на свет. Брела Василиса так недолго, как вдруг правая рука металла холодного коснулась и словно звякнуло что-то.

Василиса ухватилась обеими руками за железное кольцо и поняла, что от него цепь ведет. Потом нащупала рядом еще одно, и от него такая же цепь