Соловейка. Как ты стала (не) моей - Полина Рош

Весь терем уже улёгся спать, в тишине оглушительно скрипели половицы. Соловейка поднялась по черной лестнице мимо каморки ключницы, хотела уйти в свою светёлку, но увидела мерцающую полоску света под дверью сестры. Надо же, она тоже не спит, тоже из-за чего-то тревожится?

И будто увидев её через дверь, Журавелька открыла её и замерла со свечой в руке. Посмотрела почему-то так же удивлённо, как и Корьян, и побледнела.

– Тоже не спишь?.. Дозволь, с тобой посижу? – спросила Соловейка, глядя на сестру.

Та стояла в тёмном сарафане, оранжевый огонёк плясал на её распущенных, гладко расчесанных волосах. И Соловейке казалось, что с сестрицей, так же, как с Ладушкой, так же, как с ней самой что-то не так. Что-то приключилось такое, о чем не хватало слов рассказать, но оставаться одной с этими мыслями совсем не хотелось. Журавелька несколько раз глубоко вдохнула, глянула в темноту за спину Соловейки, а потом опустила голову и всё-таки впустила в свою светёлку.

Соловейка сидела на полу у кровати Журавельки, а потом опустила голову на её подушку и уснула, как засыпала давным-давно, когда еще не знала, что ей думать и чувствовать рядом с этими людьми.

* * *

Ни под какой корягой, ни под каким кустом дядька Ульв не нашел Ладушку. Дружинники посмеивались над Райнаром, слишком он, мол, горячий, так девку напугал, что её теперь до весны, как медведицу, не сыскать. Бабы давно пособирали все ягоды и грибы. Наварили душистого облепихового варенья с мёдом. Ободрали мох для утепления изб, пособирали хворост и заготовили дров. Сухая без дождей земля каждое утро покрывалась инеем, но снег так и не шел. Было очень холодно и ветрено. Мужики и тётки мрачно предрекали, что озимые сеять невозможно.

Отец Ладушки ходил мрачный и отмахивался от жены. У него кроме пропавшей, опозорившей его девицы, была толпа народу, которую он боялся не прокормить даже со своими запасами. Мужики в городище сначала вроде как посмеивались: мужик из дома – баба в гульки – вот это воспитание ныне у молодых. Но потом уж, от баб своих шепотки послушав, и сами поговаривать начали: неладное дело, если и впрямь молодуха без следа пропала. А княжич Корьян сидит на отцовом помосте, да на макушки народу поплёвывает. Эдак, если уж и Ульв с ним кашу никак не сварит, что уж о них, простых мужиках говорить?.. Аяр бы, говорили, так дядьку в беде не оставил. И не потому, что Райнар ему друг и ближний воин. Добросердечный он, старший княжич, – говорили мужики, качая головами с косматыми бородами. Судит по справедливости, да твёрдости пока не хватает…

А матушка всё не переставала надеяться. Соловейка теперь бывала у неё чуть ли не каждый день, хоть как-то пытаясь утешить.

– Вот вернётся братец Аяр, он поможет Райнару Ладушку найти, он добрый, у него всё получается, – говорила Соловейка, потому что и сама в брата верила. Казалось, нужно только дождаться его и князя Остромысла, чтобы всё встало на свои места.

– Да где же князь, – простонала матушка и шум на улице стал ей ответом.

Люди вдруг начали кричать, заглушая конский топот. Матушка и Соловейка вслед за ней выскочили из избы на дорогу, поднимающуюся по холму, и увидели, конный отряд. Князь Остромысл! Соловейку обдало горячей волной, как только она его увидела. Будто кто-то взял её за плечи и сказал, что всё сможет поправить. Конечно! Он что-нибудь придумает. И только Соловейка повернулась к отчаявшейся матери, чтобы поделиться этой уверенностью, как та с криком кинулась прямо под копыта княжеского коня.

Соловейка вскрикнула, бросилась следом, почти схватила её за руку, но не успела. Конь отпрянул в сторону, едва не сбив Аяра из седла, тот схватился обоими руками за повод, проскакал и развернулся лицом к отряду. Дружинники как воробьи разлетелись по сторонам, чтобы не столкнуться друг с другом на узкой дороге, и только Райнар остановился за князем как вкопанный.

– Ты дура, баба?! Зачем кидаешься прямо под копыта?! – прогремел сверху Остромысл, сильной рукой удерживая коня.

– Прости, князь-батюшка, помилуй и защити! На одного тебя надежда, батюшка! – рыдала она, загребая ладонями грязь из-под копыт. – Помоги дочку любимую возвернуть, пропала она, как леший унёс! Ни слуху, ни духу! Никто не может найти, но чует сердце материнское – беда с ней приключилась! Батюшка Остромысл!

Райнар порывисто соскочил с коня, дикими глазами смотря на женщину. По коже его прошла такая крупная дрожь, что её даже Соловейка увидела.

10

Райнар был не в себе. Он ходил по уже давно истоптанным его отцом лесным полянам, и искал Ладушку. Дружинники, которые по первости его подначивали «мужик за порог, а жена сразу хвост набок», заткнулись после первых же ударов по зубам. С Райнаром и раньше-то никто не хотел связываться, а теперь и подавно. Только молчаливого и понимающего Аяра хватало на его злость. Они вместе искали пропавшую девицу. Остромысл хмуро поглядывал на старшего княжича, тот не успел еще восстановиться, то и дело на княжий холм въезжал зелёный. Но князь не вмешивался, он уже взрослый, с коня не падает, и ладно.

Только раз Остромысл своей волей оставил Аяра в тереме. Он созвал совет, чтобы выяснить, как Корьян тут своей княжеской волей распоряжался. Средний княжич стоял перед отцом очень хмурый, низко опустив голову, но не взгляд. Князь Остромысл был недоволен.

– Эдак ты княжить собрался? – громко и сурово вопрошал он.

Корьян сверкал на родителя тёмными глазами и как малолеток топорщил бороду, но молчал. Он уже рассказал, что сделал всё, что мог, и не понимал, что что от него еще требовалось?

– Самому что ли искать бежавшую бабу самому пояс в грязи? Князь должен княжить!

– Князь без людей – всё одно что шут с торжища! Кем же ты собрался княжить, ежели у тебя под носом такое творится? Сам с собою хочешь на столе сидеть?

– Какое? – упрямился Корьян, он не смел сердито смотреть на отца, поэтому смотрел на брата. И во взгляде его вместе с сердитостью прыгала явная насмешка: если Аяру нравится таскаться по лесам, да колодцам – пусть таскается. – Она уже давным-давно может быть за Ольхой с другим. Или у матери в подполье сидит, пока та под твои копыта прыгает. Мне, второму сыну, ты, княже, можешь не доверять, но своему сотнику, дядьке Ульву-то