Сорванная свадьба. Люблю тебя до неба! - Виктория Борисовна Волкова

– Олег, – не сразу, но отстраняется Ленка. – Что ты хотел? – собирает волосы в хвост. От простого и незатейливого движения приподнимается грудь. Все такая же аппетитная и манящая.

Господи, да я же до сих пор помню Ленкины сиськи! Упругие и нежные одновременно. Розовые соски, которые я жадно облизывал.

- Олег, - выводит меня из ступора Лена. – Зачем ты приехал?

– Сначала ты расскажи, кто тебя обидел? Дурак твой лысый? – сглатывая, прохожу в комнату.

А там плед на диване, примятая подушка и открытая книга.

Оглядываюсь по сторонам. Чисто, уютно, но все равно впечатление как от номера в отеле.

Сажусь в первое попавшееся кресло. А Лена возвращается на диван. На автомате накидывает на плечи плед.

– Ребенок на родах погиб, – всхлипывает она. – Впервые в жизни… Я понимаю, что вины моей нет. Но это ужасно, Олежка, – причитает она. Называет меня как когда-то. Когда любила меня.

– Девочка моя, – в тот же момент оказываюсь рядом. – Хорошая моя. Умненькая. Ну, бывает… Невозвратные потери… – опираясь на свой опыт, мелю что-то.

– Да что ты понимаешь?! – подскакивает она с места. – Пациентка поступила с двойней. Не я ее вела. В последний момент свалилась на голову. Упросила взять. Вот я и взяла на свою беду, – плачет Ленка.

– Так, погоди… А со вторым ребенком что? – подойдя сзади, обнимаю за плечи.

– Все нормально. Здоровая девочка. Достали ее нормально. А мальчик погиб, – утирает слезы моя любимая. Лишь на секунду прислоняется ко мне спиной и тут же отскакивает.

– Почему погиб? – удерживаю мягко.

– У матери начался эпилептический припадок, – вздыхает Лена. – Тяжелый. Еле справились.

– Ты знала? В истории болезни это указано? – спрашиваю глухо. Веду ладонью по слабому безвольному плечику, спускаюсь по руке вниз. Глажу ладонь и переплетаю наши пальцы.

– Нет, роженица ничего не сказала. В анамнезе ничего нет, – развернувшись, тараторит Лена. Глаза горят от возмущения и боли.

– Тогда в чем твоя вина? – привлекаю любимую к себе. Обнимаю за плечи, глажу по спине, целую в макушку.

– Я же и говорю, моей вины нет. Но ребенка жалко. Мог бы жить, понимаешь?

– Да ясное дело, – вздыхаю тяжело. – Но, наверное, семья не станет выдвигать претензии…

– Много ты понимаешь, – усмехается Лена, безвольно положив голову мне на плечо. – Отец ребенка уже орал в отделении, что так не оставит. Что таких сук, как я, надо кончать. И чтобы я теперь ходила и оглядывалась.

– Охрану приставим, – нашептываю на ушко. – Завтра с утра… А сегодня я подежурю.

– Вот, спасибо, – тихо откликается Лена. Даже в опасной ситуации не желает принять от меня помощь. – Но скорее всего, просто угрозы. Не стоит обращать внимания, - бросает торопливо. А сама платок в руках мнет. Нервничает.

– Нет, милая, так не пойдет, – провожу пальцами по тонкой шее. – На каждый сигнал надо реагировать…

– Олег, – предупреждающе выставляет между нами локоток Лена.

Да я и сам понимаю, что на сегодня достаточно. Я и так отхватил больше, чем рассчитывал.

– Давай чаю попьем, – предлагаю поспешно. – Где у тебя кухня? Я заварю.

– Пойдем, – слабо улыбается мне Лена. Идет вперед, а я за ней. Жадно пялюсь на точеную фигурку. И самому не верится, что эта женщина родила троих детей.

На кухне Лена деловито включает чайник, достает с полки пакетики.

– Я тут не живу, поэтому ассортимент небольшой, – улыбается через силу.

– Меня и сено устроит, Лен, – бросаю небрежно и неожиданно добавляю насмешливо. – Помнишь, у нас пес был? Махлайка. Он все подряд жрал. Вот я в него уродился.

– Помню, – смеется Лена. – Он у нас полведра клубники схомячил и три батона…

– А четвертый батя в него насильно затолкал. Говорит, доедай, гад…

– Махлайка и его съел, – хихикает Лена, заваривая в высоких фарфоровых кружках зеленый чай.

А мне действительно безразлично, что пить. Хоть из лужи хлебать. Лишь бы с Ленкой рядом. Лишь бы не прогнала…

Где-то рядом слабо щелкает замок. Будто его открывают очень тихо и аккуратно, чтобы хозяева не заметили. Явно не с добрыми намерениями сюда кто-то приперся. Кто, бл.дь?

– Ты дверь запирала? – спрашиваю вполголоса.

– Да, конечно, – кивает Ленка. Порывается выйти в коридор, но я ее останавливаю.

– Стопэ, дорогая. Я сам. Сиди здесь, поняла? – наспех целую в нос и плотно закрываю за собой дверь.

Напарываюсь взглядом на здорового детину с битой наперевес.

– Ты кто такой? – пру на него. Безоружный, раздетый. Но мне пофиг. Руки-ноги мне на что? Убить не убью, осознанки хватает, а вот покалечить могу серьезно. Тем более если эта тварь с битой по Ленкину душу пришла.

– Так я… это… к врачу! Мне с ней поговорить надо.

– Я врач, сейчас вылечу, – подступаю поближе.

– Где она? Она моего сына убила! – орет невменько и тут же оседает, роняя биту. Хватается за переносицу, куда четенько прилетел мой кулак. И стонет как маленький. – Ты мне нос сломал.

– И шею сверну, – рявкаю грубо. – Дорогу сюда забудь. Хотя и так лет на пять забудешь, – заметив подбегающую к дому охрану, усмехаюсь криво.

– Лена, полицию вызывай, – нависая над уродом, кричу на кухню.

– Я уже вызвала. И полицию, и охрану, – выходит она из кухни.

– Елена Васильевна, помогите. Я только поговорить пришел! А этот… ваш охранник на меня кинулся, – скулит на полу детина. – У меня жена, ребенок родился.

– И поэтому вы вооружились битой и пришли поговорить? – усмехается горько Лена. – Да будь на моем месте другой врач, вы бы потеряли и жену, и детей, – добавляет она запальчиво.

– Елена Васильевна у нас врач от бога, – заявляет вбежавший Гриша Старостин. Застегивает на запястьях урода браслеты. Полиция уже едет, – вздыхает тяжко. – Ты на кого руку поднял? А?

– Да я не успел! Этот шкаф меня избил. Я, сука, на тебя управу найду! У меня дядя – полковник полиции, – грозит он мне кулаком.

– Ну-ну, – цежу холодно и, обняв Лену за плечи, веду в