Брак по контракту со злодейкой - Ангелишь Кристалл

внезапный стук в дверь — короткий, но настойчивый, какой бывает только у одной служанки в поместье. Я вздрогнула, вынырнув из собственных мыслей. Гостей я не ждала, а до выхода ещё оставалось время, потому не спешила. Всё внимание по-прежнему было сосредоточено на стратегии поведения — шаг вправо, взгляд не туда, слово с оттенком не той интонации, и вечер может обернуться катастрофой. На кону стояла не просто репутация — моя жизнь. А значит, ни одного необдуманного шага быть не должно.

— Войдите, — мой голос прозвучал спокойно, даже мягко, но внутри уже снова нарастала волна напряжения.

Дверь медленно отворилась, и внутрь заглянула Розель. Она была улыбчива, как обычно, и выглядела так, будто это ей предстояло отправиться на приём, а не мне — в пекло под маской бала. На губах играла весёлая полуулыбка, глаза сверкали, а походка была лёгкой, словно весь вечер не предвещал ничего серьёзного. Я прищурилась, окидывая её цепким взглядом с головы до пят. Бархатный футляр в её руках моментально привлёк внимание.

— Графиня просила передать это, — с достоинством произнесла служанка, подходя ближе. — Сказала, вам подойдёт.

Её интонация не оставляла сомнений — Розель была абсолютно уверена в словах графини, и не потому, что слепо исполняла приказы. В поместье все слуги искренне уважали хозяйку, порой даже боготворили её. Ко мне отношение тоже было особым. Меня баловали, смотрели с теплом, а в настоящей Элении прощали то, за что другую девушку давно бы отчитали. Её проказы в доме вызывали не раздражение, а снисходительную улыбку. Она была своей.

Правда, настоящая Эления здесь и та, что появлялась на балах — были словно два разных человека. Дома она казалась тише, мягче, сдержаннее. А во дворце или в кругу знакомых превращалась в ту самую фурию: насмешливую, резкую, завистливую. Будто надевала маску, которую сначала носила из расчёта, а потом… просто привыкла.

Возможно, именно окружение стало её настоящим ядом. Именно те «друзья», рядом с которыми она тщетно пыталась быть «своей». Они подогревали её несдержанность, кормили эго лестью, пока кто-то из них в подходящий момент не воспользовался этим. Один из таких — по книге — поцеловал её при всех, уже после замужества. Слишком демонстративно и нагло. Репутация Элении в тот момент треснула, как хрусталь, даже несмотря на слухи о похождениях её мужа. Потому что у женщин не бывает права на слабость. Даже если весь мир знает, кто в браке предатель.

Я молча, с лёгким оттенком сожаления, приняла протянутую коробку и осторожно приоткрыла крышку. Внутри — тончайшее ожерелье, словно сотканное из солнечного золота, с рубиновыми вкраплениями и изящным кулоном, напоминающим расплавленную каплю крови. Оно идеально подходило под мой наряд, будто было создано именно для него. Почти символично. Почти пророчески — с учётом моих мыслей… и тех возможных событий, что может принести сегодняшний вечер.

— Благодарю. Я справлюсь сама, — негромко сказала я, не отводя взгляда от содержимого, и Розель кивнула, молча скрывшись за дверью.

Ещё на мгновение я задержалась у зеркала, застёгивая украшение на шее. Холод металла коснулся кожи, но внутри всё горело. Не от тревоги — от предвкушения. От того неуловимого дрожания, что возникает, когда вот-вот ступишь в игру, в которой нет права на ошибку. Сегодня я выхожу на сцену не как фигура в чужом спектакле. И если всё пойдёт по плану, сделаю первый ход в партии, где ставка — куда больше, чем просто репутация.

Но я уже не та, кем они меня считают. Не слабая и не покорная. Не наивная марионетка, которая позволит себя втянуть в их грязную игру за власть и золото. Пусть продолжают мыслить категориями прошлого — той Элении, что позволяла направлять себя, подстраивалась, уступала. Но я больше не играю по их правилам. Я выхожу на эту арену не пешкой. Игроком. И если кто-то надеется подставить меня — пусть готовится пожалеть, что вообще начал эту партию.

Медленно выдохнув, я поднялась со стула и аккуратно поправила волосы перед зеркалом. Отражение встретило меня холодным, собранным взглядом. Ни растерянности, ни боли. Только расчёт, только решимость. Та, что идёт вперёд — и больше не позволит решать за себя. Ни графиня Уинтерли, ни Луиджи, ни кто бы то ни было. Больше — никто.

Я поправила шлейф платья, отступила от зеркала и направилась к двери. Пришло время действовать — выйти в свет и показать им всем новую версию будущей графини Эйсхард. Больше нет никого рядом, кто мог бы надавить, согнуть, сломать, заставить поверить в собственную ничтожность. Никого, кто сумел бы превратить меня в жалкое подобие человека, обделённого вниманием и любовью.

Внизу уже ждали родители — как всегда собранные, благородные, уверенные в себе. На них не было вызывающих украшений, громоздких артефактов и кричащих цветов, как у тех, кто отчаянно пытался казаться выше, чем есть. Но стоило лишь взглянуть — и становилось ясно, перед кем ты стоишь. Их сила читалась в осанке, в спокойствии, в каждом движении.

Матушка смерила меня взглядом с головы до ног, одобрительно кивнула, позволив себе лёгкую улыбку. Мы обменялись короткими, сдержанными фразами — как союзники перед важной миссией — и вскоре вышли к карете, уже поджидавшей нас у парадного входа.

Мы все при помощи слуги взобрались внутрь и колёса кареты мягко заскрипели, тронувшись с места. Яе уловила, как занавески чуть дрогнули от движения. Внутри было тепло, приглушённый свет фонаря едва касался лиц, отчего выражения казались глубже, а молчание — более насыщенным.

Первой заговорила мать. Голос её был спокойным, ровным — как всегда, когда речь шла о вещах, к которым она подготовилась заранее:

— Сегодня они попытаются сделать вид, будто ничего не произошло. Будут улыбаться, кивать, даже, возможно, пошутят. Но это не значит, что ты должна забывать, на что они были готовы ради брака.

— Я не забуду, — ответила я, глядя в окно. — Их молчание после того вечера слишком подозрительное.

— Они ждут момент, чтобы нанести удар, — вставил отец, не отрывая взгляда от своих перчаток, которые неспешно поправлял на коленях. — Слишком самоуверенны, чтобы принять отказ как должное. Для них ты — рычаг, а не человек.

— Пусть думают, что ещё могут играть в эту игру, — усмехнулась я. — Сегодня мы поменяем правила.

Матушка посмотрела на меня с долей восхищения — или, быть может, с облегчением. Та, кем я стала, явно устраивала её куда больше, чем прежняя наивная наследница, ждущая одобрения и чувств.

— Главное, чтобы это не стало борьбой из упрямства, — тихо добавила