Брак по контракту со злодейкой - Ангелишь Кристалл

— Я не играю, — сказала я, оторвав взгляд от ночного пейзажа. — Я просто больше не намерена быть разменной монетой.

На этом разговор сошёл на нет. Каждый ушёл в собственные мысли — отец, как обычно, выстраивал вероятные сценарии на вечер, мать мысленно раскладывала аристократию по рангу и значимости, а я… Я просто ждала момент, когда смогу сделать первый ход.

Карета мягко покачивалась, окна отражали огни вечернего города — размытые, тёплые, словно чужие воспоминания, ставшие с каждым днём всё более туманными. За пределами стен царила обычная суета, но внутри кареты — уютная, даже успокаивающая тишина. Не думала, что она когда-нибудь станет мне ближе душевных разговоров, ближе тех, кого раньше считала семьёй. И всё же сейчас я сидела спокойно, почти непринуждённо — с людьми, что ещё недавно казались совершенно чужими.

Новообретённый отец сидел напротив, собранный, безупречно сдержанный, будто и не было всех тревог последних дней. Будто всё происходящее — лишь часть продуманной шахматной партии, где он уже знает, какой будет следующий ход. Мать — рядом. Её ладонь едва коснулась моего запястья, тёплая, лёгкая, почти невесомая — но в этом касании было больше заботы, чем в тысячах слов. Я чуть повернула голову. Не для того чтобы спросить, что она хочет сказать, — просто чтобы быть с ней на одной волне. Этого оказалось достаточно.

Она не смотрела прямо — её взгляд скользил по занавеске, по мерцающим бликам на стекле, по собственным мыслям. Но касание было не случайным — намеренным, осознанным, словно ей просто нужно было убедиться: я рядом, я в порядке, я всё ещё здесь. Лишь спустя несколько минут она перевела на меня внимательный взгляд, в котором таилось что-то неуловимое — тонкое, сокрытое за спокойствием, что-то, чего я не могла до конца понять.

— Всё пройдёт хорошо, — сказала она спокойно, без пафоса и лишнего утешения. Просто как факт, в который невозможно не поверить. — Тебе не нужно никому ничего доказывать. Ты уже сделала главное — выбрала себя, а не Луиджи и не ту слепую влюблённость, к которой тебя подталкивали. Остальное приложится само.

Я едва заметно улыбнулась, и напряжение в груди, будто сдавившее рёбра, на мгновение ослабло. Внутри зародилось новое, неожиданное чувство — тёплое, тихое, похожее на благодарность. Даже не верилось, что после всех лет равнодушия и упрёков со стороны родной матери, я вдруг могу почувствовать нечто подобное к женщине, которую толком ещё не знаю. Она не делала ничего особенного. Но её поддержка ощущалась — в каждом взгляде, каждом слове, в этой едва ощутимой тишине между нами.

— Надеюсь, ты не винишь нас за то, что мы не остановили помолвку раньше, — негромко сказала она, всё же переведя взгляд на меня. В её голосе не было оправданий — лишь лёгкая, невидимая снаружи горечь, будто на сердце до сих пор лежал след вины, который она не могла стереть. — Мы действительно верили, что всё обернётся иначе, — продолжила она чуть тише, и я услышала в этих словах усталость — не физическую, а ту, что накапливается в душе годами.

— Иногда мы слишком полагаемся на внешние факторы и забываем заглянуть глубже, — подал голос отец, не отрывая взгляда от окна. — Семья, статус, репутация… Всё это может ослепить. Но характер — штука тонкая. Он не всегда проявляется сразу. Особенно если кто-то искусно умеет его прятать, оттачивая ложь до совершенства.

Как же точно он подметил. Хоть он и не договорил, суть была ясна: Луиджи никогда не был их идеей идеального жениха. Просто любовь к дочери, как часто бывает, затмевает осторожность. Желание видеть её счастливой стало ошибкой. Ошибкой, за которую заплатили все. Эления превратилась в завистливую злодейку, а её мать в вечно горюющую вдову.

— Я не виню, — прошептала я, опуская взгляд на белоснежные перчатки. — Но теперь всё иначе. Я хочу, чтобы этот вечер стал началом чего-то нового. Пути, который я проложу сама.

Внутри было странно спокойно — будто слова, наконец, расставили всё по местам. Теперь я не оглядывалась назад. Всё, что было, осталось за плечами. Впереди — сцена, где каждый шаг и каждый взгляд придётся просчитывать. Но, по крайней мере, я теперь знала, что иду туда не одна.

— Тогда и воспринимай его как начало, не как борьбу, а как шанс, — сказала мать, спокойно, но твёрдо. — Ты можешь быть сильной — и при этом не озлобленной. Мир часто путает эти вещи.

Я не ответила, но её слова ещё долго отдавались в голове, будто скользили по внутренней поверхности кожи. Удивительно, как эта женщина, могла говорить так, будто всегда чувствовала меня на глубинном уровне. И, возможно, именно это сейчас придавало мне сил.

Карета незаметно замедлила ход. Гравий под колёсами заскрипел приглушённо и тягуче, а за занавесками проступили первые очертания поместья маркизы Делавир. Всё выглядело почти нереальным — как декорации к тщательно продуманному спектаклю, где каждый фонарь, каждая лоза, обвивающая колонны, будто нашёптывали: ты не просто гость — ты фигура на доске, где ходы продумывают заранее. И эта мысль никак не хотела отпускать меня.

Высокие колонны, увитые вечнозелёными нитями, ловили мягкий свет фонарей и отбрасывали тени, в которых, казалось, можно было спрятать целую историю. Клумбы перед фасадом были выложены строго, геометрично — ни единого лишнего лепестка. Каждая деталь подчинялась логике и показной роскоши. Даже слуги у входа, замершие в идеально выстроенной линии, выглядели не людьми, а живыми часами, отсчитывающими мгновения до чего-то важного.

Внутри кареты воцарилась напряжённая тишина — не удушающая, но собирающая волю в тугой узел, будто весь воздух наполнился предчувствием. Это было не страхом и не тревогой, скорее — сосредоточенностью перед прыжком, когда в голове остаётся только одно: дыши, шагай, не оглядывайся. Отец первым подал знак: карета остановилась. Он плавно расправил плечи, словно скидывая остатки прежних сомнений, и открыл дверцу.

Мать взяла его под руку и вышла первой. Ни спешки, ни излишней церемонии — её походка напоминала королевский выход на сцену, где каждая секунда — часть тщательно отрепетированной пьесы. Я осталась внутри на мгновение дольше, будто между нами пролегла едва заметная черта: ещё не вечер, но уже не день. Уже не прежняя я — но и не до конца новая.

Я вдохнула — глубоко, ровно, почти нарочито — и выбралась наружу. Свежий вечерний воздух обдал кожу прохладой, вернув ощущение тела. Передо мной раскинулась широкая аллея, залитая мягким светом фонарей. На её