В разводе. Ты нас недостоин - Элль Ива

предложить мне денег. Жаль только, не безвозмездно. Да и ехать мне пока что некуда. Маму я не брошу – не на кого. Это было бы предательством, а предательство – это у нас прерогатива Натана.

Ничего не отвечаю. Поднимаюсь из-за стола, чтобы приготовить детям завтрак – их любимую кашу с фруктами. Достаю из холодильника сок, когда снова звонит телефон. На этот раз мама.

– Да, мамуль, – отвечаю торопливо. – Как ты?

– Получше, – шепчет она в трубку. – А ты как? Приедешь?

– Ты знаешь, мамуль, у меня тут проблемы... Я не думаю, что смогу оставить детей.

– А взять их с собой в больницу? Что, всё настолько плохо? И где Натан? Ты не можешь оставить детей с ним?

– Он в командировке. А свекровь вьётся вокруг меня, как малярийный комар. В прошлый раз она не хотела пускать меня в дом, пока я не вызвала полицию...

– Боже мой, что у вас там творится? Почему Натан их не приструнит?

– Не знаю, мама. Я вообще ничего не понимаю. У него срочная командировка. Когда приедет – тогда и поговорим. Но я не уверена, что придём к логичному компромиссу. Всё очень сложно.

– Да чего тут сложного-то? – удивляется мама. – Он предоставил тебе дом, обеспечивает всем необходимым…

– Марина Аркадьевна, – уточняю, – а ещё Вероника. Они стращают меня опекой.

– А что с опекой? У тебя есть муж, у тебя есть дом…

– Мужа у меня нет. Хотя… ты знаешь, он хочет стать им снова. Собирался жениться на мне обратно.

– Да что ты говоришь! – мама вдруг звучит гораздо бодрее. – Это же потрясающая новость! Это был бы самый лучший выход, дочка! Тогда бы ты приструнила всех своих мегер. Они бы и слова тебе сказать не смогли, если б ты официально стала женой Натана.

Я тяжело вздыхаю, стискивая зубы.

– Если бы, мама…

– Подумай о детях, Эва.

– Я только о них и думаю. Веришь? Только о них.

Только обо мне подумать некому…

– Как было бы хорошо, если б ты снова вышла за него замуж… – продолжает мама. – У детей наконец появился бы законный отец. Ты перестала бы беспокоиться об опеке. Свекровь не имела бы над тобой никакой власти. Ты сама себе стала бы хозяйкой. И любовницу бы эту прогнала подальше. Официальная жена – это звучит. Это законные права, понимаешь?

– Не наседай на меня, мамуль… Я и так в раздрае. Я не знаю, что делать.

– Ну как не знаешь? Тебе предложили отличный выход. – Она делает паузу, голос становится мягче и тише: – Ты знаешь… я всегда считала себя здоровой, довольной жизнью, пока не слегла с инсультом. Хорошо, что ты была рядом. Спасибо тебе за это, дочка. Но я теперь не уверена ни в чём. У меня нет защитника. Кто бы помог… обеспечил спокойное будущее. А тебе жизнь дала шанс. Шанс снова обрести человека, который будет о тебе заботиться, не отказывать ни в чём.

– Мама…

– Я прошу тебя. Очень прошу. Не упусти этот шанс. Я не прощу себе, если оставлю тебя одну с детьми, без какой-либо защиты. Не прощу. И тебе не прощу, если ты упустишь этот шанс.

– Мама…

– Да. Ты слышала меня, Эва? Я всё сказала. Давай, медсестра пришла. Перезвоню завтра.

Из трубки несутся короткие гудки.

Я стою, держа телефон в руках, и чувствую – ком в горле становится всё тяжелее.

В этот момент слышу какой-то шум. Выглядываю на улицу. У ворот останавливается тёмная машина без опознавательных знаков.

По спине ползёт неприятный холодок.

А вот и обещанная опека...

19

Смотрю на тёмную машину, на людей в официальных костюмах, которые показываются из тёмного фургона с какими-то папками: хмурая женщина в очках и пара мужчин в форме с погонами. Мне становится жутко до дрожи. Я понимаю, что всё это делается только для того, чтобы меня напугать, и это очень успешно – напугали, даже несмотря на то, что всё это происходит за забором.

Мне безумно страшно.

Смотрю, не мигая, как они подходят к воротам и начинают звонить, стучать, не переставая, смотрят на окна. Я невольно отшатываюсь, чтобы не быть замеченной.

– Дома нет никого, никого нет дома, – повторяю про себя. – Уходите, никого здесь нет.

А что, если они не уйдут?

Судорожно выдыхаю, оставляя на стекле облачко собственного дыхания. Страх не отступает. Есть ли у них полномочия врываться в дом и отбирать детей силой? А что, если они вскроют ворота и дом? Страшно. Я не знаю, что делать.

Потом меня осеняет: Кирилл. Где, где его визитка, где я её оставила??

Бросаюсь вниз, нахожу её на комоде, набираю его, не сразу попадая пальцами в кнопки. Наконец дозваниваюсь. На пятом гудке он отвечает:

– Да?

– Кирилл…– выдыхаю с облегчением, – добрый день. Это… Это Эва. Приехала опека. Помните, я вчера вам говорила?

– Да, помню. Сейчас приеду, разберусь.

И бросает трубку.

Напряжённо наблюдаю в окно: минута, две, десять – люди не уходят, продолжают звонить в ворота. Вижу, как один из мужчин говорит по телефону. Неужели подкрепление вызывает? По спине ползут ледяные мурашки, меня слегка потряхивает от волнения.

Проходит десять минут томительного ожидания, и подъезжает машина Кирилла. Я медленно выдыхаю. Боже, хоть бы всё вышло, хоть бы он разрулил этот кошмар…

Мужчина выходит из машины и начинает разговаривать с этими людьми. Я вижу его лицо – равнодушное и мрачное. Если бы я работала в опеке, при виде этого мужчины мне бы захотелось свернуть свои полномочия и поехать домой пить чай с малиной, но, видимо, работники опеки не настолько малодушны.

Кирилл особо не производит на них впечатления, они снова кому-то звонят, а мужчина садится обратно в машину, но не уезжает, и ещё через пару минут приезжает полиция. Моё сердце ухает куда-то в пятки при виде авто с синей полосой.

Но они же не будут вламываться в дом?

Пульс гудит в ушах, пальцы сжимаются в кулаки, ладони потеют.

Или будут?

Теперь в ворота начинает звонить уже полиция. Через две минуты подъезжает ещё одна машина – это такси, а из него показывается свекровь. Кирилл разговаривает с ней с тем же равнодушным и мрачным лицом. Она что-то зло ему выговаривает,