Развод и запах свежего хлеба - Юлия Ильская

– Спасибо вам, – киваю я.

– Не за что, – равнодушно пожимает он плечами, – будьте осторожны, здесь на каждом шагу опасность.

Глава 28

Вот ничего вроде такого не сказал, а взбесил!

– Вы считаете, что я ни к чему не приспособленная городская фифа? – прищуриваюсь.

– Именно так, – не моргнув, кивает бородатый хам. – Таким, как вы, без сопровождения и на улицу выходить нельзя. Вы ж привыкли к доставкам, такси и прочим удобствам.

– И кто вам дал право разговаривать со мной в таком тоне?!

– Нормальный у меня тон, – пожимает плечами. – Просто констатирую факты.

– Может, я и городская, и не всё умею, но это не даёт вам права смотреть на меня свысока. Типа, вы тут местный мачо, а я пустышка, приехавшая за деревенской романтикой!

– Не знаю, зачем вы приехали, – отзывается он. – И спорить с вами не намерен. Я вас просто предупредил, чтоб вы осторожнее были. Не знаю, чего вы на меня взъелись! Я вас, между прочим, спас.

– Я вам очень благодарна за помощь, но не ждите, что буду кланяться и приседать, – бурчу я. – соблюдайте, пожалуйста, субординацию и не лезьте со своими идиотскими советами!

– Да ради Бога, слова вам больше не скажу! – восклицает Глеб.

Мне кажется или в уголках глаз я вижу улыбку? Вот хам!

Я бы могла многое сказать этому мужлану, но ему же все как об стенку горох! Я хватаю свою корзинку и раздраженно фыркнув скрываюсь за своей калиткой.

Как назло сон как рукой сняло и я принимаюсь за уборку. Пока злюсь, надо использовать на благо: протереть пыль, вымыть полы. Не хорошо ночевать в неприбранном доме.

Открываю старенький сервант, в который мама любила ставить посуду. и вдруг пожелтевшая фотокарточка выскальзывает прямо мне под ноги.

Поднимаю и замираю.

Маленькая я, лет шесть, в пестром платьице с оборками. Между родителями. Мама молодая, хрупкая, улыбается широко, глаза добрые. Папа… папа такой, каким я помнила его в самых уютных снах. Высокий, с крепкими руками, вязаным свитером и бородой. Он держит меня за руку, а я стою, сияя от счастья, твердо зная, что мир самое безопасное и ласковое место.

Глажу пальцем лица родителей. Как же я по вам скучаю!

Сажусь на край дивана, утыкаюсь в колени. Хочется назад туда, где по утрам пахло вареньем, где двери хлопали от сквозняка, где мама пела вполголоса, пока жарила блинчики.

Папа пах мятной жвачкой и дубленкой, и можно было не бояться темноты, потому что он всегда был рядом.

Как быстро всё уходит. Дом пустой, а мама с папой только в памяти, да в таких вот снимках.

Вытираю глаза тыльной стороной ладони и снова смотрю на фото. Папа кого-то мне напоминает. Хмурюсь.

Точно! Глеб! Такой же большой и бородатый. Внешнее сходство на этом и заканчивается, но есть еще и внутреннее ощущение. Рядом с Глебом также спокойно и тепло. Энергетика похожая. Рядом с глебом я тоже чувствую себя маленькой.

Наверное, поэтому я психанула. Мне хотелось, чтобы он воспринимал меня как равную. Что-то в нем вызывает во мне интерес, только еще не пойму что.

Шмыгаю носом и встаю. Хватит. В доме ещё пыль не вся вытерта. И надо бы окно промыть. И перестать думать о человеке, которого, по-хорошему, я едва знаю.

Но как же сложно не думать, когда кто-то невольно задевает ниточку, тянущуюся из самого детства. Когда взгляд чей-то напоминает тебе, как сильно ты скучала по дому, которого больше нет.

Глава 29

На следующий день, тетя Маша подняла меня с утра пораньше и потащила к себе пить парное молоко той самой вредной Веснушки. Молоко и в самом деле вкуснющее, жирное.

– Пей, Вероничка, пей. Вот оладушки напекла я. Ты худющая такая, аж смотреть страшно. Где ж тебе мужика найти, такой тощей. – щедро потчует она меня.

– Теть, Маш, да я ж сказала, не нужны мне мужики! – смеюсь я.

– Это ты сейчас так говоришь, а время пройдет, природа свое возьмет.

– Да и не собираюсь я здесь оставаться надолго…

– Вот те раз, – тетя Маша приседает на стул напротив, – а куда же ты поедешь?

– В город поеду. Вот отдохну, приду в себя и поеду. Свое забирать, да подружку с бывшим наказать.

– Вот как, – она грустно качает головой, – мстить значит будешь?

– Справедливость восстанавливать, – поправляю я ее.

– Да кто ж его знает, где справедливость. – возражает она, – а я вот так думаю. Все что ни делается, то к лучшему. А то как бы в погоне за справедливостью и себя не потерять. Оставайся, девочка, здесь видать твое место, раз судьба привела.

– Да что же я здесь делать буду, теть Маш? Я же юрист. Высококлассный между прочим, – немного хвастаюсь я.

– Ой, а ты что же думаешь, что мы тут в каменном веке живем?! – всплескивает руками тетя Маша, – нам тоже юристы нужны. Вот Галька с Веркой уж год как из-за забора спорят! Одна говорит: передвинь, мою землю захватила. Другая упирается. Вот им юрист и нужон!

– Заборы…– усмехаюсь я, – нет теть Маш, я хочу свое имя вернуть.

– Ох, молодо – зелено, – вздыхает соседка, – ну как знаешь. Только помни: твоя земля всегда тебя ждать будет.

Я молчу. Как объяснить доброй женщине, что не мое это все: коровы, грядки, молоко. Мое это суды, работа до полуночи, сладкий вкус победы. Мне обязательно нужно вернуться и отвоевать свое право.

– Глеб помог? – неожиданно спрашивает тетя Маша, доставая варенье из кладовки.

Я киваю:

– Помог, ага. Ещё и лекцию прочитал.

– А что ты хотела? Он мужик серьезный. Всё видит, всё понимает.

– Всех поучает, – продолжаю я.

– Но зато он добрый и порядочный! – защищает тетя Маша соседа.

– Сомневаюсь, – качаю я головой, – если только где-то очень глубоко внутри. Разговаривал вчера со мной как со школьницей. Высокомерный такой!

Стоп! Я вдруг понимаю, что