Беспринципная - Юлия Резник

поэтому и не чувствую себя предательницей. Тете Ануш сейчас вообще не до секса. Седе… Ей не понять. Она не была в моей шкуре. Но так я и не собираюсь ей ничего рассказывать! Факт остается фактом — Арман Вахтангович давно переступил через себя и данные брачные клятвы. Может, у них вообще своя договоренность с тетей Ануш. Она мудрая женщина — не может не понимать, что у него есть свои потребности. Так почему их не могу удовлетворить я? Ему все равно, а для меня это шанс выбраться из беспросветной тьмы.

Распрямляю плечи. Шелк Сединого платья струится по моему телу медом. Я рассчитываю на то, что выгляжу очень эффектно. Хотя и стыжусь того, что он-то, конечно, знает, у кого я одолжила наряд.

Присоединяюсь к Седке в танце. Но если она скачет, как игривый щенок, то я стараюсь двигаться чувственно и маняще. На контрасте с отрепетированной скромной улыбкой, которой я одариваю приехавших из Еревана Седкиных двоюродных братьев и сестер, кажется, я произвожу нужное впечатление.

Вдруг краем глаза выхватываю мелькнувшую по стене тень. Ну уж нет! Ты так просто от меня не избавишься. Это мое шоу, и только я буду решить, каким будет его финал! Хватаю со стола чей-то бокал, осушаю до дна для храбрости и увязываюсь за Гаспаряном.

Арман Вахтангович ступает мягко, как хищник, несмотря на свой внушительный вес. Я на сто процентов уверена, что он взбесится, когда я появлюсь, но это ничуть не умаляет моей решимости. Я в отчаянии, а Седкин отец — мой единственный шанс. На короткий миг теряю его из виду и даже успеваю слегка запаниковать. Но тут замечаю, что дверь в лодочный сарай приоткрыта. Судорожно выталкиваю из легких раскаленный кислород и под оглушительный бит сердца шагаю за Арманом Вахтанговичем.

Мое присутствие выдает скрип рассохшихся половиц. Арман Вахтангович резко оглядывается, как раз когда я решительно захожу внутрь, закрывая дверь на защелку.

— Вечеринка проходит в саду, — цедит Гаспарян, глядя на меня… с таким презрением, боже. Стыдно невыносимо. Но…

— Именно поэтому я здесь, — хмыкаю.

Его глаза темнеют. В них помимо презрения — брезгливость. Смешанная с чем-то другим. Опасным. Он сгребает пепельницу с подоконника, тщательно тушит сигарету и, выругавшись на родном, делает шаг ко мне.

Матюкам Седка научила меня еще в наши десять. С тех пор я значительно продвинулась в армянском. Так что мне примерно понятен его настрой, который не сулит мне ничего хорошего.

— Что тебе от меня надо?

Как всегда, когда Арман Вахтангович не в настроении или под градусом, в его голос проникает тягучий южный акцент.

— Ты знаешь, — нагло усмехаюсь я, задирая подбородок. И, наверное, хрен сейчас скажешь, что уверенности во мне — ноль целых и ноль десятых. Всё блеф от начала и до конца. Но в этом и смысл. Пусть думает, что мне терять нечего.

— Нет уж, скажи, — рычит Арман Вахтангович… Хотя чего уж? Наверное, сейчас самое время отказаться от отчеств?

— Я люблю тебя. Всегда любила.

На короткий миг его лицо изумленно вытягивается.

— Ты?! Любишь? — хохочет. — Заливай.

Он подходит вплотную. Его низкий голос сейчас звучит непривычно отрывисто.

— Зачем бы я еще так унижалась? Зачем бы бегала за тобой, а? — паника набирает обороты, теснит грудь. Под его испепеляющим взглядом становится по-настоящему страшно.

— Потому что ты просто дешевая блядь, а я тот, кому себя можно повыгоднее впарить?

Боже мой. Это больно. Оказывается, моему цинизму есть куда расти. Раскиснуть не дает лишь мысль о том, что его ждет большой сюрприз. Конечно, если у меня все получится.

— Ну, ты же не брезгуешь блядями, — луплю в ответ.

— Чего? — оскаливается Арман. Зло хватает меня за руку и дергает на себя.

— Думаешь, никто не знает о твоих похождениях, святоша?

Я его изучила за девятнадцать лет жизни. Сначала, конечно, невольно. И вполне прицельно — в последний год. Знаю, как его расшатать, как вывести… Знаю, что если он и позволит моему плану осуществиться, то только полностью утратив контроль. Отсюда и мои провокации, да… Я выверяю с алхимической точностью каждое свое действие, каждый шаг… У меня просто нет права на ошибку. Нет — и все тут!

— Если ты хоть словом… Слышишь, хоть словом обмолвишься Ануш или, не дай бог, Седе… — он трясет меня так, что у меня клацают зубы.

— Ты можешь запросто меня убедить сохранить это между нами, — шепчу я, провокационно облизываясь. И ловлю этот момент… Вот он. Момент, когда его срывает.

Это не поцелуй, это атака и карательная операция в одном флаконе. Я задыхаюсь, но не сопротивляюсь. Напротив, лащусь к нему кошкой, льну… Это страшно, дико… Аморально и беспринципно. Но я знала, на что шла. И да, я пришла за этим.

Арман рывком стягивает с меня платье, а мне все равно. Даже если оно порвется, я придумаю, что сказать Седе, и как не попасться на глазам ее гостям… Здесь буквально пара метров до речки, а там по бережку до нашей лачуги рукой подать. Отвечаю вызывающим взглядом на настигший меня акт вандализма, да только Гаспаряну до моих гляделок нет никакого дела. Его вниманием целиком и полностью завладела моя грудь. Выглядит он просто бешеным. Мне становится жарко, стыдно, и почему-то щекотно внизу живота. Сумасшествие в его черных глазах говорит о том, что он не отступит. Что я допрыгалась, нарвалась, добилась-таки своего.

Арман наклоняется и замирает в миллиметре от моих губ. Дышу часто, но глаз не отвожу, нет. Смотрю бесстыже, совершенно развязно, да… Арман в ответ на мои ужимки брезгливо сплевывает под ноги. И тут же не проявив ни капли присущей ему по отношению к жене или дочери деликатности, толкает меня к стене. Едва успеваю выставить перед собой руки, чтобы не прочесать ту носом. Только обретаю хоть какое-то равновесие, как он снова лишает меня баланса, заставляя прогнуться, припечатав поясницу ладонью.

— Нарвалась-таки, блядь, ты смотри… — как будто и впрямь не верит случившемуся Арман, щелкая пряжкой ремня, и задирает юбку.

Может, правы соседи, и я совсем пропащая. Но в момент, когда он грубо касается меня там, проходится крупными горячими пальцами, я ликую. И когда потом он овладевает мной, врываясь без прелюдий и ласки, будто желая этим уничтожить и меня, и себя, я не плачу и не кричу. Я даже не зажимаюсь, как инстинктивно хочется, а делаю ровно наоборот, чтобы максимально облегчить свою участь. Знаю, что чем жестче он сейчас это сделает, тем сильнее потом будет его