Беспринципная - Юлия Резник

За все время Арман не говорит ни слова. Только дышит резко, отрывисто, то прикусывая меня, как кобылицу, за холку, то опять ругаясь, но уже так… В никуда.

Я четко улавливаю момент, когда он понимает, что стал моим первым. Чертыхаясь, выскальзывает, растекаясь горячим по коже.

— Ты, — шепчет он зло. — Ты… чёрт. Ты была…

В его глазах даже не ненависть. Там паника. Шок. И концентрированное отвращение. Вот только сейчас я бы не стала ручаться, что оно имеет хоть какое-то отношение ко мне.

Натягиваю платье, с трудом попадая в рукава. Пальцы трясутся. Я злюсь, потому что не могу себе позволить утратить контроль сейчас, когда все почти на мази.

Гаспарян стоит, тяжело опираясь рукой о стену… Голова понуро опущена. Он молчит. И только его широкая грудь судорожно опускается и поднимается. Опускается и поднимается…

— Арман Вахтангович, я…

— Заткнись. Помолчи… — трет дрожащими руками лицо.

— Но нам нужно обсудить случившееся, не находите?

— Обсудим. Но не сейчас.

— А когда? — стою на своем. Приемная кампания вот-вот начнется. А я уже и так пропустила учебный год, потому что не прошла по баллам сразу после окончания школы.

— Завтра. Зайдешь ко мне в офис.

— Но…

— Я сказал, завтра! — ревет он, натурально впадая в бешенство. — Свали с глаз моих. Просто на хрен свали, слышишь?!

Глава 2

Зоя

Утро пахнет дымом и отсыревшей кошачьей шерстью. Видно, Мурка опять где-то шастала, собирая росу с травы. Лето холодное, ночами так вообще колотун страшный. Ну, для наших югов так точно имеющиеся плюс шестнадцать — как для какого-нибудь северянина уверенный минус.

— Фу, Мурка, свали отсюда…

— Ты там на работу не опаздываешь? — заглядывает ко мне брат.

Я подскакиваю. Бросаю настороженный взгляд в окно, за которым и впрямь как-то неестественно светло для раннего утра, и кубарем скатываюсь с лежанки.

— Сколько времени? — сиплю, отбрасывая с лица волосы.

— Без десяти семь уже.

— Чёрт, Ген, трудно было меня разбудить, что ли?! — я подскакиваю, как-то не рассчитав, что после вчерашнего мое тело не готово к таким кульбитам. Морщусь… Голова гудит, кости ломит, будто меня переехал груженый зерном самосвал. Телефон валяется на полу — мертвый! Похоже, с батареей совсем беда. Ну, или ей тупо не дали подзарядиться, потому что рабочих розеток на весь дом две штуки, а нас, только детей, пятеро!

— Ты офигела? Я только сам с работы!

Гляжу на рабочий комбинезон брата, который тот действительно еще не успел снять.

— Ясно.

Генке семнадцать, но он выглядит на все двадцать пять, потому что вырос в том же аду, что и я. У него мрачный взгляд и заскорузлые от тяжелой работы руки. Он из тех, кто рано понял, что от жизни не стоит ждать халявы, и, засучив рукава, пошел вкалывать. Для своих семнадцати зарабатывает он неплохо. И оттого страх, что он вот-вот свалит, оставив меня одну с младшими, становится таким навязчивым, что я регулярно ловлю панички. Особенно тревожные дни — четырнадцатое и двадцать девятое, когда на ферме Гаспарянов выплачивают зарплату.

Моя «комната» представляет собой угол, отделённый повешенным на бельевую верёвку древним, изъеденным молью покрывалом. Прохожу мимо спящих Лёньки и Свята. Генка спит в кладовке, на матрасе, подвинутом к котлу. Зимой там тепло. Сейчас — духота и сырость. Уж лучше так, за покрывалом, но у окна. Там хоть свежий воздух.

На кухне, естественно, шаром покати.

— Ген, пожалуйста, свари для Алиски кашу! Алиса, вставай. Мы опаздываем в садик.

Мать ушла еще накануне к «другу» и не вернулась. Алиска спит с ней. По крайней мере, когда мать никого не приводит.

— Не хочу!

— Я не знаю такого слова. Быстро!

Достаю из скрипучего шкафа белье и платье. Набираю в простой эмалированный таз воды, прячусь за хлипкой дверью летнего душа — я вчера так вымоталась, что уснула, едва коснувшись кровати. Стаскиваю ночнушку. Оттираю взявшиеся коркой последствия нашей с Арманом Вахтанговичем связи. Зубы стучат. То ли от холода, то ли… Нет, тут все однозначно. Холод всему виной — нечего и гадать.

До скрипа натираю себя мочалкой и мылом с говорящим названием Дуру. В обломке прибитого к стене гвоздём зеркала вижу своё помятое отражение. Взбиваю пальцами свалявшиеся в колтун волосы, но делаю только хуже. Плюнув на все, натягиваю белье и свое самое красивое платье. Да, оно уступает Седкиным, но оно мое. И хрен его знает, почему это так важно ввиду обещанного мне Арманом Вахтанговичем разговора.

После несусь открыть курятник. Куры в деревне — отличное подспорье. Летом жрут че бог послал — никакой почти с ними мороки. Зато яйца есть всегда, а это, учитывая, как быстро мать пробухивает пособие, гарантия того, что все будут сытыми.

Курятник расположен почти впритык к забору Гаспарянов, что вынуждает меня убираться там едва ли не каждый день. Глупо? Знаю. Но мне так не хочется, чтобы вонь от наших сараев перебивала аромат роз в их прекрасном саду…

— Зоя!

Застываю на миг. Как всегда, когда слышу свое ненавистное имя. С учетом моей родословной, это адское комбо. Ноль шансов не спиться до двадцати.

— Тетя Ануш!

— Напугала? — улыбается Седина мама. Я расплываюсь в ответной улыбке, глядя на поднос в ее толстых руках. Нам опять перепало что-то вкусненькое со стола Гаспарянов, но радуюсь я не этому, а тому, что тете Ануш, наконец, полегчало, раз она опять взялась кашеварить.

— На вот. Напекла еки… Позавтракаете.

— Ой, спасибо большое! Я сегодня как раз ничего не успела состряпать! — рассыпаюсь в искренних благодарностях.

— Проспала, золотко? Я так и думала, что вас с Седкой сегодня и из пушки не поднимешь. Напрыгались, козы?

— Ага! Еще как.

— Может, попросить Армана Вахтанговича дать тебе выходной? — подначивает меня тетя Ануш, зная, что я никогда не воспользуюсь своим положением в их семье.

— Нет-нет, я уже выхожу! — отмахиваюсь я.

— Платье какое красивое у тебя… Никак жених появился, а, Зоя?

— Да нет. Просто чистое все закончилось, — смущаюсь.

— Так ты приноси — машинка все постирает! Что мне — воды жалко? Скажешь тоже…

Тетя Ануш совершенно невероятная. Когда она заболела, я окончательно перестала верить в бога. Хоть убейте, мне не понять, почему подобные испытания выпадают на долю таких людей, когда экземпляры вроде моей матери — живее всех живых будут. Стоит об этом подумать, так на меня такая злость накатывает, что ух! Но что я могла сделать? Как помочь справиться с этой