4 месяца - Джессика Гаджиала

на своих условиях, что это не его дело — управлять мной, пытаться направить меня в какое-то определенное русло, что я взрослый человек, а не просто его младший брат. — Оставляю это на свое усмотрение.

— В чем проблема? Каждая женщина — чья-то дочь, — напомнил я ему.

— Этот город… мы уважаем Коллинса. У него была тяжелая работа — иметь дело со всеми этими преступными организациями. Или даже с такими людьми, как мы, которые на цыпочках переступают черту закона. Он легко мог быть придурком, который видел все в черно-белом цвете. Но он понимал, что существует иерархия преступников. Он знал, что есть организации, которые могут контролировать себя и своих людей, и что есть жестокие банды, чьи внутренние войны выплескиваются на улицы, убивая невинных. Он знал, что придурок, который бьет свою жену или трогает своих детей, гораздо хуже байкера, который продает оружие, или мстителя, который расправляется с отбросами Земли. Он был справедлив, когда работал здесь. И за это его уважают и горожане, и организации. И мне не нравится идея, что мой брат обманывает его единственного ребенка.

— Кто сказал, что я ее обманываю?

— Барретт, мужик, да ладно, — сказал он, слегка покачав головой. — Я имею в виду… ты не вступаешь в отношения, верно? Это не твоя фишка. Тебе не нравится, когда кто-то лезет тебе в задницу, мешает тебе.

— Она мне не мешает. Мне нравится, когда она рядом. — Истина этого пролилась в мои слова, капая искренностью повсюду.

В ответ на это Сойер снова вжался в кресло, задержав взгляд на мне на долгую минуту, прежде чем воздух с шипением вырвался у него между зубов.

— Ну, черт, — сказал он, покачав головой. — Наверное, в ней что-то есть, да? — спросил он, тоном, полным какого-то намека, который прозвучал прямо над моей головой.

— Да, наверное.

— Тогда, может быть, я смогу встретиться с ней, когда она вернется, — предложил он. — Не волнуйся. Я приведу Рию, чтобы она напоминала мне не быть засранцем.

— Я поговорю с ней об этом, — согласился я, копая эту яму все глубже. Настолько глубокую, что я понятия не имел, как буду выбираться из нее обратно, когда мне это понадобится.

— Черт, ты знаешь, что у него все плохо, если он не притронулся к еде, — добавил Брок, привлекая всеобщее внимание к моей тарелке, к которой я даже не притронулся.

Брок был не совсем неправ.

Что-то определенно было не так.

Обычно у меня не хватало терпения даже ждать, пока палочки моцареллы остынут, я просто запихивал их в себя и втягивал холодный воздух, как рыба, пока они не становились съедобной температуры, не обращая внимания на ожоги второй степени на поверхности рта.

И эта тарелка была нагружена не только лучшей закуской, известной человечеству, но и жареными во фритюре макаронами с сыром, соусом из шпината и артишоков, картофелем фри и печеным картофелем.

Я уже должен был быть на полпути к ожирению.

Но я даже не откусил ни кусочка.

И, если подумать, вчера вечером я впервые в жизни заказал китайскую кухню… и не доел ее до конца. У меня дома в холодильнике были остатки. Остатки.

Что, бл *ть, происходило?

Я не ел как обычно, потому что, мне не хватало Кларк рядом?

Из всех идиотских идей.

И все же… какое может быть другое объяснение?

Я договорился с ней, когда она уехала, что она будет присылать мне сообщения время от времени, чтобы я знал, что ее не похитили, не повесили, не пытали, а потом не обули в цементные туфли.

Прошло много времени.

Возможно, дело было в этом.

Я подсознательно беспокоился о том, что она не появлялась. О том, что придется сообщить Коллинсу, что она пропала, что он может предположить, что она мертва, что она была связана с турецкой мафией, а я скрывал это от него.

Да, это должно было случиться.

Я напишу ей, как только вокруг не будет посторонних глаз.

А потом, возможно, пришло время открыть новое дело.

Безвозмездное.

Я должен был выяснить, какого черта Кларк следила за мафией. Пока ее саму не убили.

Но даже когда я откусывал от теплой сырной палочки, мне в голову пришла шальная, ненужная мысль.

Я должен был выяснить, какого черта Кларк выслеживала мафию. Пока ее не убили. И забрали у меня.

Глава 7

Кларк

В общем, люди, знавшие меня, назвали бы меня упорной. Если не прямо упрямой. Я ненавидела сдаваться, даже если не было возможности победить. Даже если неудача была единственным исходом, я должна была выяснить, почему я потерпела неудачу и как избежать этого в будущем. Моя мама утверждала, что это единственная причина, по которой мы не сидели и не играли в настольные игры, когда я была маленькой. Я, очевидно, лишила их удовольствия. И все ее попытки сделать из меня изящного неудачника — поскольку в жизни каждому приходится учиться проигрывать в большой или малой степени — она просто бросила играть со мной.

В подростковом возрасте я переняла это стремление к победе и ненадолго переключилась на видеоигры, пока не поняла, что противоположный пол существует, и я бы предпочла проводить время, глазея на них.

Потом, когда я стала старше, я перенесла упрямство на занятия боевыми искусствами, не удовлетворяясь, пока не превзойду даже своих инструкторов. Или в школе, получая отличные оценки даже на уроках, которые я ненавидела. Потом, позже, конечно, на работе. Хотя я знала, что эта карьера не для меня. Я все равно старалась изо всех сил, получала прибавки и повышения.

Пока, конечно, я не уволилась.

Что и привело меня к тому, где я сейчас нахожусь.

В моей палящей машине, кожаные сиденья прилипли к моим потным бедрам, пытаясь игнорировать влажность, от которой мои волосы прилипли к шее.

И впервые в жизни я была готова сдаться.

Только последующие вопросы, которые должны были следовать за этим действием, остановили меня от того, чтобы развернуть машину и отправиться обратно в отель.

Например: «Что я буду делать?»

Как мне не возненавидеть себя за неудачу в таком важном деле?

Что бы я сказала всем в своей жизни?

Конечно, не правду.

Разве это не изменило бы их мнение обо мне?

Вздохнув, я бросила тетрадь на сиденье рядом с собой и потянулась за бутылкой холодного чая, который остыл несколько часов назад.

Я не