Майор Кошмар и Кофейное чудо - Ольга Дашкова

– И я тебя люблю, майор, – прошептала она, уткнувшись мне в плечо. – Но если увижу рядом с тобой хоть одну бабу, тебе конец. Я серьезно.

– Клянусь своим пистолетом, не увидишь, – хмыкнул я, обнимая ее крепче. – Ты – моя единственная. Моя пышка, моя страсть, моя любовь.

Мы лежали молча, переплетая пальцы, и я чувствовал, как ее сперма все еще течет из нее, как наши тела слиплись от пота и желания. Впервые за долгое время между нами не было ни шуток, ни колкостей – только мы, настоящие, открытые друг другу.

Я гладил ее волосы, вдыхал ее запах, и думал, что это оно – то, ради чего стоит жить. Она была моей, а я – ее, и никакие шантажисты, никакие Маргариты, никакие прошлые тени не могли это разрушить.

– Ты правда хочешь детей? – спросила она тихо, подняв на меня глаза.

– Правда, – кивнул я, целуя ее в лоб. – Хочу видеть, как ты их учишь шить, а я – стрелять. Хочу, чтобы они были такими же язвительными, как ты, и такими же упрямыми, как я. Хочу семью с тобой, Мила.

Она засмеялась – тихо, тепло, и прижалась ко мне сильнее.

– Тогда готовься, Седов. Я не из легких.

– А я не из тех, кто сдается, – ответил я, обнимая ее так, будто отпускать ее было бы преступлением.

Мы лежали, слушая тишину, и я знал: это только начало. Начало нас – настоящих, страстных, любящих до безумия.

И я был готов драться за это, жить ради этого, дышать этим – ради нее, ради моего кофейного чуда.

Год спустя: страсть и смех

Мила

Прошел год с той безумной ночи, когда мы с Лешкой признались друг другу в любви, заполнив его квартиру страстью, от которой стены, кажется, до сих пор дрожат.

Теперь мы женаты – три месяца назад сыграли свадьбу, скромную, но с моими любимыми булочками с корицей и дурацкими подколами от Петрова, который все еще считает, что я для Седова «спецагент с сюрпризом».

Я на шестом месяце беременности, живот округлился, грудь стала тяжелее, а Лешка, мой майор, мой муж, смотрит на меня так, будто я восьмое чудо света, хотя ворчит, что я слишком увлекаюсь сладким «для двоих». Но я вижу в его синих глазах огонь – он хочет меня так же сильно, как в ту первую ночь, и, черт возьми, я хочу его не меньше.

Утро началось с полнейшего бардака – солнечный свет лился в окна, и я решила испечь торт, «для настроения», как я сказала, хотя на самом деле просто хотела занять руки, чтобы не думать о том, как Лешка в одних боксерах сидит на кухне и пьет кофе, глядя на меня своими голодными глазами.

Я надела его растянутую футболку – без белья, потому что жарко, и все эти лифчики с трусами давят на мой беременный живот, – и потянулась за мукой на верхнюю полку. И тут, конечно, банка выскользнула из рук, как в дурацком фильме, рухнула на пол, и белое облако взлетело вверх, осыпав меня с ног до головы.

Я стояла, кашляя, вся в муке – лицо, волосы, футболка, даже живот торчал, как снежный холмик, а внутри меня маленький Седов, видимо, решил, что это отличный повод устроить маме цирк.

– Леша, где ты был, черт тебя дери?! – завопила я, отряхиваясь, но только размазала муку по себе, превращаясь в ходячий пирог. – Это твой ребенок сделал меня такой неловкой, я же теперь как слон в посудной лавке!

Он засмеялся – громко, хрипло, чуть не пролив свой кофе, и подошел ко мне, вытирая слезы от смеха. Его синие глаза блестели, как озера под солнцем, и я, хоть и злилась, не могла не растаять от этого звука – его смех всегда был моей слабостью.

– Мила, ты как призрак из пекарни! – хмыкнул он, хватая меня за талию. – Теперь мне тебя отмывать?

Я хотела огрызнуться, но его руки, горячие и сильные, притянули меня к нему, и я почувствовала, как его тепло пробивает меня насквозь. Моя грудь, полная и тяжелая от беременности, прижалась к его голому торсу, соски затвердели, проступая сквозь ткань, а его бедра – черт, эти голые бедра под задравшейся футболкой – коснулись его, и я тихо ахнула. В его взгляде вспыхнул тот самый огонь, который я обожала, и он шепнул хрипло, от чего у меня внутри все сжалось:

– А я хочу тебя прямо сейчас, пышка.

Он медленно стянул с меня футболку, мука осыпалась на пол, обнажая мое тело – тяжелые груди с темными, набухшими сосками, округлый живот, где шевелился наш малыш, и мою киску, уже влажную. Я задрожала, чувствуя, как его взгляд пожирает меня.

– Лешка… ты неисправим…

Но не отстранилась – я хотела его так сильно, что чувствовала как текла. Он подхватил меня под бедра – нежно, но с той настойчивостью, которую я обожала, – и усадил на кухонный стол, раздвигая ноги.

Его дыхание обожгло кожу, и я застонала, когда он опустился между моих ног, приблизив губы к киске. Его язык коснулся меня – медленно, мучительно нежно, скользнул по половым губам, дразня клитор, и я чуть не взвыла от удовольствия.

– М-м-м… Леша… да… продолжай… еще…

Мой голос дрожал, ноги подрагивали, а он лизал меня с каким-то благоговением, смакуя каждый миллиметр, каждую каплю, что я ему отдавала. Вот язык проник чуть дальше, закружил внутри, и я вцепилась в его волосы, толкая глубже, чувствуя, как жар растекается по всему телу.

Первый был мягким, как теплая волна – я выгнулась на столе, застонала долго, протяжно, и мое тело содрогнулось, отдавая ему сладость, которую он принял с жадностью. Леша тихо рычал, слизывая все до последней капли, пока я не обмякла, тяжело дыша, с горящими щеками.

– Садись ко мне, хочу тебя ближе, – прошептал муж, голос – низкий, хриплый – заставил мое сердце подпрыгнуть.

Он лег на пол прямо среди муки, и я, с учащенным дыханием, слезла со стола, скинула футболку окончательно – черт с ней, с мукой, мне было все равно. Осторожно опустилась на его лицо, промежностью к его губам, и он обхватил мои бедра, притянул к себе, снова касаясь меня языком – медленно, нежно, смакуя каждый миллиметр.

Я двигалась над ним плавно, чувствуя, как груди колышутся, как живот слегка дрожит от его