Золотые рельсы - Эрин Боумен

постройки дороги, и вот теперь Прескоттская и Аризонская Центральная наконец добрались сюда. Возможно, на строительство пришлось выделить последние средства, но горожане лопаются от гордости.

Паровозы останавливаются. Тут же на них забираются детишки, радостно галдят и машут руками, тем временем первый оратор занял трибуну, и толпа затихла. «Сегодня счастливый день! — восклицает он, — когда железная дорога соединила нас со всем остальным миром. Мы можем по праву гордиться этим и должны ценить преимущества, которые она нам предоставит». За первым выступавшим следуют другие — горожане всех рангов и профессий: банкиры, меценаты, почетные граждане Прескотта и не только, командир форта Уиппл и даже сам директор железной дороги. Все они говорят о прекрасном будущем. Сегодня — начало великой эпохи прогресса для Аризоны, самое прекрасное время за всю историю. Мы стоим у порога величия, роста и процветания!..

Как бы мне хотелось, чтобы папа видел все это!

Когда выступления, наконец, заканчиваются, трибуна пустеет, но толпа не расходится. По-прежнему слышатся крики и веселая болтовня, но они перестают долетать до моего слуха, когда в окне экипажа появляется фигура, заслоняющая солнце. На мужчине костюм с иголочки, на шее завязан шелковый шарф, на голове шикарная фетровая шляпа, но у меня нет сомнений — я по-прежнему пленница, я снова заперта в клетке.

— Шарлотта, моя дорогая племянница, — говорит дядя Джеральд, неприятно улыбаясь. — Как мило, что ты приехала.

Глава шестнадцатая

Риз

Когда Вон побежала в сторону толпы, собравшейся вокруг шумной процессии и движущейся вместе с ней, я понял, что это конец. Слишком много людей, оружия, стражей закона и милиции. Шансов изловить ее в этом скоплении народа никаких. Не хватало еще, чтобы меня самого схватили, когда свобода так близко! Так что пусть бежит. Я не собирался убивать ее с самого начала, а к тому времени, как ей удастся привлечь внимание веселящихся на празднике людей, буду уже далеко. К дьяволу ее историю про стрелка, который мог прикончить брата Босса, к дьяволу все. Я мчусь на север.

Я натягиваю поводья и аккуратно, на хорошей скорости, но не чересчур быстро, чтобы не привлекать внимания, объезжаю площадь с западной стороны. По пути рассматриваю здание суда. Даже с тыла оно, возвышающееся над всем остальным в округе, впечатляет — квадратной формы, кирпичное, крышу венчает высокий шпиль, на каждой стороне — по циферблату. Я щурюсь на солнце. Уже больше половины одиннадцатого. На огороженной но краям площади достаточно места для прогулок праздных горожан, которые приходят поглазеть на казнь бандитов вроде меня, когда суд выносит им смертный приговор.

Если бы Кроуфорд не освободил меня, я был бы сейчас там, внутри этого здания. Он спас мою шкуру, а я убегаю от него. Легко чувствовать свою вину перед парнями, когда я от них так далеко, когда не вижу, как они вершат свои черные дела. Когда Босс не отрабатывает на мне свои уловки и угрозы. «Остановись, Мерфи, — я слышу его голос. — Вернись назад, сынок. Ты нам нужен».

И я останавливаюсь, но только для того, чтобы распрячь лошадей. Потрогав их бока, выбираю ту, что дышит легче других, использую колесо дилижанса как подножку и сажусь верхом. Пришпориваю лошадь, и вот я снова в пути.

В квартале к востоку от площади толпа собралась перед трибуной на станции железной дороги. Два поезда въезжают в город, их тянут гудящие локомотивы, народ неистовствует. Ружья палят, отдаваясь эхом по всей долине, и я благодарю небеса за толику везения, так как никто даже не смотрит в мою сторону.

* * *

Но, не проехав и нескольких миль, я понимаю, что совершил ошибку.

У меня давным-давно не было во рту ни крошки, кроме той опунции, и теперь зверски урчит в животе, а горло пересохло. Хуже того, я так устал, что еле держусь на лошади, мышцы ног сводит. Даже не знаю, кто измучен больше, я или бедная животина.

Правильнее всего было бы украсть в городе коня и захватить еды, но я опасался, что крики Вон пустят по моему следу людей.

Вот почему я никчемный, ни на что не годный тип, а не вожак вроде Лютера Роуза!

Улица на выезде из Прескотта сменилась пыльной тропой, идущей вдоль ручья. Взобравшись на небольшой холмик, что нелегко далось моей лошади, я вижу жилье. Простой дом, амбар, перед ними — большое мескитовое дерево. Похоже, это первый дом от форта Уиппл, а значит, тот, о котором говорила Вон.

«Загляни туда, Мерфи, — шепчет мне на ухо Босс. — Даже если этот дом не принадлежит той девушке, по крайней мере, разживешься хорошей кобылой в сарае и хлебом на кухне, да поедешь себе дальше. Ну а если ты попал куда надо… если она знает, кто убил моего брата…»

Я съезжаю с тропы и спешиваюсь. Медленно приближаюсь к дому. Меня не разносит на куски выстрелом, никто не бежит ко мне, когда я толкаю дверь носком сапога и та со скрипом открывается внутрь. Я достаю из-за пояса кольт Вон и ступаю за порог. На стене слева — вешалки для одежды, полки с книгами и фотоальбомами. Напротив — скромных размеров кухня, прямо впереди — две двери. За каждой из них — спальня, в той, что поменьше, на полу стоит наполовину законченная колыбель и валяются стружки. Во всем доме красивый сосновый пол, но очаг на кухне выглядит вдвое старше, чем стены. Угли в очаге еще теплые с утра. Я осматриваю шкафы и, боже праведный, нахожу хлеб, жадно кусаю его, вижу кувшин с водой и лихорадочно пью, а потом, закатав рукава, умываюсь в раковине.

Став почище и чувствуя себя не очень хорошо из-за того, что так жадно набросился на еду, я выглядываю из окна. Передо мной прекрасный вид на ручей и равнину. Новая железная дорога выглядит словно темный шрам, прорезанный к югу в направлении Прескотта.

Праздничная пальба прекратилась, и народ, похоже, разошелся по домам, потому что воцарилась почти полная тишина. Я прислушиваюсь и, кажется, улавливаю радостные крики, но, скорее всего, это всего лишь ветер.

Тишина здесь даже немного пугает. Я совсем недалеко от города, но чувствую себя в полном одиночестве.

Одиночество, свобода — разве не этого я хотел все время, пока гнал дилижанс из Викенберга? Но теперь они ощущаются как проклятье. Сейчас мне нужно