Золотые рельсы - Эрин Боумен

держаться подальше от людей, потому что любой человек может представлять для меня угрозу — оказаться врагом или охотником за головами. Не знаю, смогу ли я верить хоть кому-то, по крайней мере в ближайшие несколько лет.

Я снова хочу стать Ризом Мерфи, хочу, чтобы меня называли настоящим именем, по праву принадлежащим мне, но судьба мне этого не сулит. Риз Мерфи и Малыш Роуза теперь — одно целое. Я так же злобен и безжалостен, как Лютер Роуз, только вдвое младше его. Таким меня сделал этот мир.

«Я говорил тебе, ты делаешь ошибку, сынок. Давай, возвращайся туда, где ты свой. Твоя лошадь ждет тебя».

— Черта с два, — бормочу я, отворачиваясь от окна, и вышагиваю по маленькой кухне несколько секунд или минут, может быть, даже часов.

Я потерял счет времени, стараясь придумать план, а очнулся, так и не решив, куда мне направляться, перед полкой с книгами. Их тут больше, чем я видел в одном месте за всю жизнь — несколько набитых полок. Я провожу пальцем по корешкам. «Маленькие женщины», «Приключения Гекльберри Финна», «Моби Дик», «Вокруг света за восемьдесят дней», «Гордость и предубеждение»…

Ряд заканчивается, и я вижу свадебную фотографию в простой деревянной рамке. Должно быть, хозяева этого участка. Мужчина обнимает женщину; на нем добротный костюм с галстуком и пара револьверов «Ремингтон» у бедра. И, хотя он здесь не на лошади, ошибиться невозможно. Это тот самый ковбой, что дал мне ту чертову монету. Тот незнакомец, которого я никак не мог показать Боссу. Три года в прериях, все эти богом забытые городки, и вот он здесь, в обычном фермерском доме, смотрит на меня со свадебного фото.

Скрипнула ступенька.

Я оборачиваюсь. В дверях стоит женщина с фотографии и целится мне в голову из винчестера. Ее темные глаза пристально смотрят на меня и вдруг вспыхивают: она меня узнала! Пес у ее ног, старый, с седой мордой, оскалился и рычит.

— Только моргни слишком быстро, — женщина поправляет прицел, — и я всажу тебе пулю между глаз.

Не знаю, слышала ли она о побеге «Всадников розы» из Викенберга или Вон сумела предупредить народ на празднике. Но я вижу: женщина с ружьем узнала меня, и, если я не хочу сейчас умереть, мне придется все-таки выстрелить. Может, я сумею попасть ей в ногу, ранить ее не слишком сильно, но мне нужно выиграть время для побега. Будет непросто выдернуть кольт из кобуры. Он у меня за поясом, а женщина уже целится в меня, приклад ее ружья уперт в плечо, а ствол направлен мне в грудь. И тут, как раз в тот момент, когда я всерьез намереваюсь выхватить кольт и попытать удачи, я замечаю, какой у нее большой выпуклый живот.

Черт побери, я не могу сделать это! Лучше умереть, чем выстрелить в беременную тетку.

— Таким, как ты, место в аду, — говорит она, с яростью глядя на меня.

— И ты меня туда отправишь? — Часть меня умоляет ее сделать это. Может, и лучше, чтобы все закончилось. Не нужно будет убегать. Закрыть глаза и не жить так больше.

— Что это такое, черт возьми? — она указывает подбородком на мое предплечье. Там красуется мой шрам, моя роза, только что отмытая от грязи и пота.

— Ты мне все равно не поверишь. Никто не верит.

Что-то промелькнуло на ее лице, возможно, сочувствие. Оно появилось и исчезло так быстро, что я решил, что мне это показалось, к тому же в этот момент она стреляет в меня.

Я отшатываюсь, но пуля пролетает мимо, разбивая дверной косяк за моей спиной.

Она промахнулась, а могла и попасть. Она ведь всего в нескольких футах. Я оборачиваюсь к ней и получаю удар прикладом по лицу. Раздается хруст — это сломан мой нос, — и все проваливается в темноту.

Глава семнадцатая

Шарлотта

Я сообщаю дяде Джеральду о Малыше Роуза и говорю, что мне нужен шериф, но он демонстрирует прискорбное безразличие, что по улицам Прескотта разгуливает кровожадный преступник.

— Думаю, об этом уже повсюду раструбил телеграф, — ухмыляется он, — а у нас есть дома дела поважнее.

Разумеется, набивать свои карманы для него куда важнее безопасности горожан.

Мы спешно едем в семейный особняк, старинное строение, появившееся еще до того, как викторианский стиль завоевал Прескотт. Но когда мы подъезжаем, я вижу, что дома моего детства нет и на его месте стоит импозантное здание явно недавней постройки.

— Что же случилось?..

— Твой дядя решил все изменить, — поясняет мама. — Он сказал, что дом был сырой и продувался насквозь, а теперь, поскольку ему придется заняться делами твоего отца, ему нужно подобающее жилье и контора.

— Но папа с утра до позднего вечера работал на прииске. Нет никакой нужды строить здесь контору.

Мама согласно кивает. Отсюда полдня езды верхом до Джерома, городка, где находится прииск «Лощина» и несколько других. Дядины поступки несуразны. Как он намерен руководить работниками медных рудников, если проводит большую часть времени в Прескотте? Воровство и хищническая выемка руды — последствия того, что горняки работают слишком много, но мало получают за свой труд. Отец это понимал.

— Это, наверно, стоило кучу денег, — говорю я, рассматривая высокую заостренную крышу двухэтажного особняка с детальной отделкой и фигурными карнизами. Парадное крыльцо с затейливыми стойками и колоннами обрамляет выходящий на улицу большой эркер. Единственное, чего дядя не переделал, — старый сарай за домом, который теперь выглядит весьма убого.

— Да, Джеральд явно живет не по средствам, — резко бросает мама.

Двери экипажа открываются, дядя приглашает нас в дом и быстро проводит через прихожую, мимо гостиной в кабинет. В очаге горит огонь, шторы опущены, отчего помещение окутывает полумрак. Дядин письменный стол завален бумагами и конторскими книгами, поверх которых лежат его очки.

Маме и мне велено сесть в обитые бархатом кресла у стола. Не успела я откинуться на спинку кресла, как раздается стук в дверь и входит мистер Дуглас.

— Барти, спасибо, что присоединился к нам, — говорит дядя.

— Мистер Дуглас, — выпаливаю я, — мне нужно переговорить с шерифом. Это дело чрезвычайной важности…

— Сначала поговорим о главном, — перекрывает мой голос дядя, перебирая бумаги на столе, пока не находит нужную и не достает ее из стопки. — Завещание, — он протягивает ее мистеру Дугласу, который внимательно ее читает — один раз, второй, — потом поворачивается к