Отец подруги, или Влюблен без памяти - Виктория Победа

Не зная куда себя деть, продолжаю топтаться на месте. Длится это, кажется, целую вечность.

Наконец свет за дверью гаснет и она открывается.

Передо мной предстает Владимир Степанович, в руках у него какие-то вещи.

Их он протягивает мне.

— Женских здесь, к сожалению, нет, но думаю, на одну ночь подойдут и мои.

В протянутых мне вещах я опознаю белую футболку и трикотажные штаны.

— Душ за той дверью, — кивает мне за спину, — чистое полотенце и тапочки в шкафу найдешь.

Прежде, чем я успеваю хоть что-нибудь возразить, он продолжает все тем же командным тоном:

— Иди, Кир, не спорь, — я наверное сейчас выгляжу полной идиоткой в его глазах, впрочем, именно таковой я себя и чувствую, — не переживай, ломиться к тебе я не буду, ну разве что сама попросишь спинку потереть.

Подмигивает, улыбаясь, потом снова вздыхает и качает головой.

— Да пошутил я, малыш, пошутил, иди, — добавляет и, посмеиваясь, уходит, оставляя меня одну в некотором недоумении и абсолютном смущении.

Нет, ну правда, ему удовольствие доставляет откровенно стебаться?

Глава 16

Шум воды   ненадолго  заглушает  поток  мыслей   в  моей  голове.  Под  теплыми   струями   мне   даже   удается   расслабиться,   однако  покидать   укромное  убежище  в   виде   довольно   просторной  душевой   кабинки   я  не   тороплюсь.

Как могу, оттягиваю момент нового столкновения с богомоловым.

Ну как я умудрилась вляпаться во что-то подобное?

В душе я прячусь не менее получаса, однако, как бы ни было велико желание оставаться тут и дальше, позволить себе такой роскоши я не могу.

Напоследок подставляю лицо под приятные струи воды, ладонями отвожу мокрые волосы назад и выключаю воду.

В ванной воцаряется полная тишина, нарушаемая лишь едва слышным биением моего собственного сердца.

Я наскоро обтираюсь полотенцем, промокаю волосы и натягиваю на себя временно выданную мне одежду. Футболка достает до середины бедер, и вполне бы могла сойти за ночнушку, однако штаны я, конечно, тоже надеваю.

Чего я точно не собираюсь делать, так это светить обнаженными частями своего тела.

Ситуация уже и без того патовая.

Из ванной выхожу с большой неохотой, чувство вины, стыда и абсолютной неправильности происходящего не покидают меня ни на секунду.

Наверное, впервые в жизни мне хочется заблудиться, однако, в отличие от особняка Богомоловых, квартира не обладает поражающими воображение габаритами, а потому найти кухню мне удается без труда хотя бы по доносящимся из нее звукам.

Владимира Степановича я застаю у плиты, что-то то готовящим.

От моего взгляда не ускользает и то, что за то время, пока я находилась в душе, оттягивая время, он успел переодеться в такие же домашнию штаны и футболку, что сейчас были на мне.

Меня он замечает только в тот момент, когда я вхожу в кухню и делаю несколько шагов навстречу.

— Да ты, Кира, Ихтиандр, — он поворачивает ко мне голову, одновременно убирая с плиты сковороду.

Я только застенчиво прикусываю губу и опускаю глаза.

— Все хорошо? — уточняет.

— Да, — произношу осторожно, — спасибо, — заставив себя посмотреть на мужчину, выдавливаю какую-никакую улыбку.

Правда, по ощущениям получается скорее вымученный оскал, и думается мне, что Богомолов со мной в этом определении согласен.

Он ничего не говорит, продолжает возиться с содержимым сковородки. Присматриваюсь к тарелкам, когда он выкладывает на них куски омлета и кладет на края кусочки тостового хлеба.

— Увы, больше тут ничего нет, — пожимает плечами, расставляя тарелки на стол, — я хотел заказать доставку, но подумал, что так будет быстрее.

Я уже открываю рот, чтобы сказать, что вовсе не голодна, как в последний момент прикусываю язык, причем прикусываю его буквально, и морщусь от боли.

Молчи, Кир, ради Бога, хоть раз помолчи и не выставляй себя еще большей идиоткой.

Продолжая мысленно раздавать себе подзатыльники, я не сразу замечаю на себе изучающий взгляд.

Правда, даже когда я его замечаю, Богомолов ничуть не спешит прекращать. И вроде ничего такого, но почему у меня ощущение, будто я голая перед ним стою?

— Тебе идет, — наконец заключает Владимир Степанович.

В ответ я только робко улыбаюсь.

— Садись, Кир, чего ты как не родная.

А я и есть — чужая. Этого я вслух, конечно, тоже не произношу.

Чтобы лишний раз не провоцировать мужчину на какой-нибудь подкол, выдвигаю ближайший к себе стул и сажусь за стол.

Вопреки моим ожиданиям, хозяин жилища усаживается не напротив, а рядом — по правую руку от меня.

Получается как-то слишком близко и на меня снова накатывает чувство неловкости.

Ну вот зачем он, а?

Я в самом деле начинаю все больше укореняться в том, что ему просто удовольствие какое-то странное доставляет меня смущать и вгонять в краску.

У меня в его присутствии щеки горят беспрестанно и он просто не мог этого не заметить, особенно после той нелепой ситуации с неслучившимся поцелуем.

К счастью, до сих пор он эту тему не поднимал и, кажется, даже не собирается. Во всяком случае я на это очень надеюсь.

Есть я и правда не хочу, но все равно заставляю себя взяться за вилку и приняться за еду.

К моему огромному облегчению, пока я набиваю желудок омлетом, Владимир Степанович не пытается завести разговор, но стоит только моей тарелке опустеть, как он отодвигает ее в сторону и пододвигает ближе ко мне кружку с чаем. Когда он успел его сделать — для меня остается загадкой.

— Спасибо.

— Не за что, — кивает в ответ и подносит вторую кружку ко рту, отпивает из нее чай, издав при этом смешной звук, чем заставляет меня улыбнуться, — ну рассказывай, солнышко.

— Что рассказывать? — делаю вид, что меня совсем не трогают его прозвища.

Он не сразу отвечает, словно нарочно, медленно одаривает меня взглядом, ставит на стол кружку и, скрипнув стулом, пододвигается ближе, настолько, что теперь нас разделяют жалкие сантиметры.

— Ну я пришла на собеседование, а этот начал ко мне приставать и… — не выдержав, я просто начинаю тараторить, — ну я ему коленкой