Отец подруги, или Влюблен без памяти - Виктория Победа

— Это я и так знаю, Кир, а вот тебе эту историю лучше забыть как можно скорее, — вроде перебивает меня, но делает это мягко и ненавязчиво, — я не об этом.

— А о чем? — ничего не понимая, я глупо хлопаю ресницами.

— О том, что ты старательно меня избегаешь, — пальцами он захватывает прядь моих все еще влажных волос, играет с ней.

— Я вас не избегаю, — голос звучит глухо.

— Ладно, я выражусь иначе, — продолжая играть моими волосами, — ты избегаешь Сашу, а потенциально и меня.

— Вы это сейчас за уши притянули, — уже ляпнув, спохватываюсь и устремляю на Богомолова настороженный взгляд.

Он даже как-будто теряется сначала, потом закрывает глаза, сжимает пальцами переносицу и начинает смеяться.

— Ты просто чудо, малыш.

Я на его замечание никак не реагирую, внешне никак.

Изнутри меня, конечно, знатно колотит.

— Так почему ты избегаешь Саню? — продолжает свой странный допрос.

А мне и ответить нечего, потому что озвучить причину вслух я даже под страхом смерти не решусь.

Да я от стыда куда быстрее кони двину.

Ну чего он от меня хочет? Какого ответа ждет?

К тому же ведь все сам прекрасно понимает, не может он не понимать. В ту позорную ночь он все прекрасно осознавал и хорошо знает ответ на свой вопрос.

Я стыдливо отвожу взгляд, устремляю его в узоры на стене и нервно тереблю пальцами футболку.

— Кир, — его голос проникает глубоко в подкорку сознания.

Такой низкий и в то же время звучный. По спине прокатывается мелкая дрожь и я едва заметно сглатываю.

— Посмотри на меня, — и вроде мягко так просит, а кажется, будто приказ отдает.

Я его выполняю, как-то рефлекторно даже, будто лишившись контроля над собственным телом.

— Вы сами все понимаете, к чему эти вопросы? — произношу с легкой обидой в голосе.

— От тебя хочу услышать.

Да я скорее умру.

Он некоторое время ждет безрезультатно, потом вздыхает, усмехается уголком губ.

— Давай договоримся, твои угрызения совести, если их таковыми можно назвать, абсолютно беспочвенны, во всяком случае, по отношению к моей дочери. И избегать ее бессмысленно, к тому же Саня этим фактом очень расстроена.

Я устремляю на него удивленный взгляд.

— У моей дочери редко бывают от меня секреты, и она уверена, что чем-то тебя обидела. Дай угадаю, ведь никакой болезни не было?

— Вы и об этом знаете?

Он пожимает плечами.

— Я не хотела, чтобы так вышло.

— Я понял, серьезно Кир, заканчивай, пока ничего не произошло.

— Пока? — и зачем я уточняю.

На этот раз Богомолов предпочитает оставить мой вопрос без ответа, подмигнув, улыбается и встает.

— Иди отдыхать, Кир, хватит с тебя на сегодня. Я тебе постелил в своей спальне.

— А вы…

— А я лягу в гостинной.

— А почему в гостинной?

— Предлагаешь разделить со мной спальное место?

В его глазах снова появляется уже хорошо знакомый мне, озорной блеск, буквально кричащий о том, что Богомолов точно забавляется, всякий раз ставя меня в неловкое положение и наблюдая за реакцией.

— Я вообще не это имела в виду, я хотела сказать, что лечь в гостинной могу я.

— Ну в этом я не сомневаюсь, но нет, Кир, ты ляжешь в спальне и не спорь.

— Ладно, — соглашаюсь нехотя, — давайте я хотя бы посуду помою.

— Здесь есть посудомойка, — он убирает со стола тарелки и кружки, — иди, Кир… спать.

Не знаю, что именно, но что-то в выражении его лица меняется, появляется какое-то напряжение. Несколько секунд я молча смотрю на мужчину, пока он наконец не отворачивается.

— Доброй ночи.

— Доброй, Кир.

Кивнув себе, разворачиваюсь и покидаю кухню.

Прохожу коридором, мимо ванной и направляюсь в выделенную мне спальню.

Мне даже уточнять ничего не нужно было, чтобы понять, о какой комнате идет речь.

Вхожу внутрь, включаю свет и прислоняюсь спиной к двери.

“Пока”

Глава 17

— Доброе утро.

— Доброе, — отвечаю смущенно, глядя на то, как Владимир Степанович суетится у стола, на котором я замечаю несколько контейнеров.

Улыбка сама расползается по лицу и я стыдливо опускаю взгляд в пол.

— Как спалось?

— Нормально, — я едва заметно пожимаю плечами, чтобы придать некой уверенности своим словам.

На самом деле — спалось ужасно. И нет, вовсе не потому, что матрац жесткий, или кровать неудобная.

Всю ночь мне снились совершенно неправильные вещи, о которых даже думать теперь стыдно.

Стою, переминаясь с одной на ноги на другую.

— А вы как спали? — спрашиваю просто потому, что нужно как-то разбавить повисшую в воздухе тишину.

— Ну, как тебе сказать и не соврать.

Богомолов поворачивается ко мне лицом, на его лице появляется задорная улыбка.

— Шея затекла, — подмигивает.

— Простите.

— За что?

— Ну это же из-за меня вы спали на диване.

— Глупости не говори. Тебе умыться надо?

Киваю и даже облегченно выдыхаю, радуясь поводу ненадолго покинуть кухню.

— Я тебе щетку приготовил, новую, на раковине.

— Спасибо.

Я еще раз киваю и пулей вылетаю из кухни. Готова поклясться, в спину мне летит смешок.

В ванной я нахожусь не меньше десяти минут. Несколько раз ополаскиваю лицо ледяной водой. Шоковая терапия не помогает, память, словно издеваясь, подкидывает картинки из сновидений.

Щеки горят не столько от соприкосновения с холодной водой, сколько от смущения, и даже стыда.

Он мне снился. Всю ночь мне снился Сашкин отец, его губы, прикосновения.

Господи, я даже целовала его там… Во сне.

Выключаю воду и обхватываю лицо ладонями. Всматриваюсь в свое отражение в зеркале, оценивая, насколько все плохо.

Щеки горят огнем, глаза красные, губы распухшие, искусанные. Как такое вообще возможно?

Владимир Степанович всю