Проданная драконом, купленная Смертью - Кристина Юрьевна Юраш

У меня камень упал с души. Так, стоп… У неё сын?

Глава 42. Милость

Я выдохнула — так резко, что, кажется, все страхи, нервы и переживания вырвались наружу вместе с воздухом.

Я понимала, что играть на жизнь человека — это неправильно. Но в то же время осознавала, что не каждому Смерть дает право на последний шанс, когда все надежды потеряны. Это знак уважения. Милость.

Впереди была еще одна партия. Фигуры становились на место, а Смерть взял кружку чая и сделал глоток. Сердце забилось, когда он прикоснулся к ней губами, словно оставляя на фарфоре поцелуй.

— Тебе не надоело стоять? — спросил он, поставив кружку и переводя взгляд на меня.

— Да нет, вроде бы, — вздохнула я.

— Иди сюда, — послышался тихий шелест голоса.

Рука в черной перчатке поманила меня, а я вздохнула и пошла. Ноги сами шли к нему, а сердце замирало. Неужели? Это словно шахматы. Он сделал ход. Теперь ход за мной.

Смерть посмотрел на меня.

— Садись сюда, — сказал он тихо. А его рука скользнула по черной старинной коже, указывая место.

Я замерла.

— Я… эм… могу и постоять, — прошептала я.

— Садись, садись, — закивал доктор, глядя на меня испуганно. — Это великая милость… Величайшая из милостей…

— Хорошо, — вздохнула я.

Я подошла.

Опустилась на край подлокотника.

Его пальцы коснулись моей кожи — ледяные, но от этого холода по телу пробежала дрожь… не страха. А чего-то другого. Чего-то, что я забыла за десять лет брака с драконом без сердца.

— Опять дрожишь, пылинка, — прошептал он, и его дыхание коснулось моего виска. — Неужели настолько страшно?

Я не ответила.

Потому что сердце билось так громко, что я боялась — он услышит, как оно зовёт его по имени.

— Ты всё ещё пахнешь отчаянием, пылинка, — прошептал Смерть, пока доктор сосредоточенно расставлял свои фигуры на места. — Но теперь в тебе есть гнев. А гнев… делает тебя опасной.

Он поднял глаза на меня.

— Я благодарна тебе за еще один шанс, — прошептала я.

— Благодарность — это хорошо. Но… Если ты снова нарушишь баланс… — его пальцы скользнули к моей шее, не сжимая, только ощупывая пульс, — я приду не как гость.

Доктор не заметил этого. Он думал о своем.

— И всё же… Я иногда надеюсь, что ты нарушишь, — усмехнулся Смерть.

Я не дрожала от страха.

Что это? Ловушка?

Он хочет, чтобы я не рисковала?

Или наоборот, рискнула?

После этих слов мне стало не по себе. Если до этого я была спокойна, то сейчас я понимала, что еще один поход за грань ради спасения может обернуться для меня… западней.

Его пальцы легли на моё запястье — не как цепь, а как обещание.

Глава 43. Риск

Я не заметила, как партия за жизнь бедной Марины началась. Доктор сосредоточился на фигурах и композиции на доске. Боже, если бы я хоть что-то понимала в этом!

Хотя, мне кажется, тогда бы мне было еще страшней!

Тихий стук белой фигуры, поставленной на доску. И тихий шелест черной фигуры, скользящей по доске по велению магии.

Каждый раз, когда белая фигура падала и скатывалась за край доски, я сжимала кулаки.

— Нет, — прошептала я, оборачиваясь на Смерть. — Нет, пожалуйста, не надо!

— Ее время вышло, — услышала я голос Смерти. — Мне жаль.

— Ну если тебе жаль, то зачем ты ее забираешь! — прошептала я.

— Помни про свое обещание, пылинка, — услышала я голос. И Смерть растворился прямо в кресле, оставив после себя запах пепла, роз и озона.

Я сидела на ручке кресла, доктор растирал лицо руками, глядя на застывшую на доске смертельную комбинацию фигур.

Внезапно послышался женский крик.

— Роды! — дёрнулся доктор Эгертон. — У нее начались роды! Быстрее!

Я бросилась за доктором, не думая, не дыша — только ноги несли меня по коридору, будто сама жизнь мчалась навстречу смерти.

— Держись! — рявкнул доктор, уже расстёгивая свой халат и хватая чистые полотенца. — Нонна! Воды! Бинты! И не стой как памятник несчастной любви — шевелись!

Я метнулась к тазу, к полкам, к зельям — руки сами знали, что делать, хотя сердце колотилось так, будто пыталось вырваться и бежать вперёд, к тому, что уже нельзя остановить.

Роды шли быстро. Слишком быстро.

— Тужься! — кричал он. — Тужься, дочь моя! Он почти здесь!

И вдруг — тонкий, резкий, живой крик разорвал тишину палаты.

Я выдохнула — и тут же похолодела.

Потому что Марина перестала дышать.

Её голова безвольно склонилась на подушку. Глаза — широко раскрыты, но уже не видят. Только в них застыл вопрос: «Он жив?»

— Нет… — вырвалось у меня. — Нет, нет, нет!

Я бросилась к ней, схватила её за руку — тяжёлую, как камень с чужой могилы.