Поздравляю, Сеул! - Катерина Райдер

пьянил посильнее джина. С каждым вдохом мне становилось сложнее контролировать собственное тело, неумолимо стремящееся навстречу Сеулу. Перед глазами то и дело всплывал кадр из дорамы – но нет, я не страдала от ревности, лишь испытывала нестерпимое желание узнать, каково это – целоваться с ним…

– Почему мне всегда приходится тебя спасать? – прошептал Тэя́н в мои губы. – Как ты вообще смогла продержаться без меня целых восемь лет?

– Даже не знаю, – взволнованно выдохнула я, прикрывая глаза, готовая сорваться в эту бездну…

Будь что будет… хватит терять время, моменты, шансы… Не знаю, судьба ли привела меня сюда или нелепое стечение обстоятельств, – какая разница? Мне нужно хоть одно счастливое воспоминание. Пусть им станет Сеул… Нет, Тэя́н. Мин Тэя́н.

Но в тот момент, когда наши губы почти соприкоснулись, со стороны барной стойки раздался извиняющийся кашель.

Словно очнувшись от сна, я вздрогнула, к своему стыду, осознавая происходящее. Но сильнее прочего под дых врезало чувство вины за беспечность и безрассудность. В прошлый раз все началось точно так же… Я расслабилась, позволила себе выпить лишнего, а потом… Потом… Моя жизнь оборвалась на несколько долгих и мучительных лет…

Тело, будто тоже вспомнив, вмиг окаменело и приготовилось защищаться. Я уперлась ладонями в грудь Сеула, выражая протест, однако не смогла его оттолкнуть, – видимо, еще не до конца пришла в себя. Но кореец без лишних слов и действий заметил во мне перемену. Его плечи напряглись. На шее вздулась вена. Пальцы на моей пояснице сжали платье, словно собирались его сорвать. Я дернулась. Мин усмехнулся, одновременно презрительно и горестно, мгновенно возвращая меня в вертикальное положение.

– Кажется, на сегодня хватит… – уязвлено произнес он, отступая.

И в том, как он на меня посмотрел, с какой интонацией заговорил, как забрал из моих рук чудом уцелевшие бокалы и вернул бутылку вина бармену, а после покинул бар, было столько обиды – личной, которую невозможно контролировать, игнорировать или терпеть. Я не понаслышке знала, как этот ядерный коктейль эмоций выжигает все самое светлое и доброе изнутри. Оттого, должно быть, и остолбенела, окончательно запутавшись в собственных чувствах.

Бармен, который за все это время не проронил ни звука, вышел из-за стойки и подал мне стакан воды. Я попыталась улыбнуться в знак вежливости, протянула руку, но тут в бар вернулся Сеул. Он стремительно подошел ко мне, безапелляционно взял за запястье и вывел в коридор. Я снова почувствовала, как меня накрывает ступор, и лишь когда мы остановились у лифта, смогла высвободиться из его хватки и, слегка дернувшись, заговорить.

– Что ты делаешь? – голос дрогнул, но ко мне постепенно возвращались самообладание и твердость.

– Провожаю тебя до номера, а то сломаешь еще ногу по пути.

– Я тебя об этом не просила.

– Тебе вообще не свойственно о чем-либо просить. Даже если настанет конец света, ты будешь пытаться выжить сама. Это глупо, Москва! Особенно когда рядом есть люди, которым не все равно!

– Это ты сейчас о себе говоришь?

– О себе, о Кэтрин… Какая разница?

– А тебе-то с чего вдруг не все равно?

Сеул посмотрел на меня так, будто собирался отвесить подзатыльник.

– Ты такая… такая… – начал он, но не договорил. Двери лифта открылись. – Заходи.

– И не подумаю, – важно вздернула подбородок я, не ожидая, что он решится затолкать меня в лифт силой.

Кабина пришла в движение, хотя я даже кнопку не нажимала. Но как только Сеул отошел от электронной панели, обнаружилось, что нужный этаж уже выбран.

Внутри зародилось неприятное чувство, словно все вокруг знали нечто, чего не знала я. Однако заводить беседу было не с руки: атмосфера и так накалилась до предела. Сохранять благоразумное молчание казалось самым уместным в нашей ситуации. Но между вторым и третьим этажом Тэя́н все же его нарушил. Он не обернулся, так и стоял ко мне спиной, сверля взглядом пол.

– Завтра мы поедем на гору Кымджонсан[19] в монастырь «Помоса»[20]. Это особенное место.

Я намеревалась возразить, но вовремя сдержалась, решив дослушать.

– Несколько лет назад я вернулся в Сеул из-за границы в очень подавленном состоянии. Отец настаивал, чтобы я возглавил семейный бизнес. Мне же хотелось найти себя в совершенно другой сфере. Но в Корее долг перед семьей превыше всего, и нежелание участвовать в делах компании было расценено абоджи[21] как предательство. В наказание он вычеркнул мое имя из семейного реестра, выкинул из дома как щенка, запретил носить его фамилию. Я был растерян, раздавлен, без средств к существованию и в итоге уехал в Пусан – здесь проще встать на ноги. К тому же, как ты уже поняла, я очень люблю рассветы над морем. Дела не клеились. Мне никак не удавалось найти нормальную работу и квартиру. Все шло кувырком, пока я не оказался в «Помосе». Моей историей очень проникся один из монахов, которому я, с горя нахлебавшись соджу, ее рассказал. Мне дали крышу над головой, еду, какое-никакое жалованье. Я усердно трудился на благо монастыря и своего будущего, которое наконец-то прояснилось. Именно в Пусане я окончательно утвердился в решимости стать… – Сеул на миг прервался, но вскоре продолжил: – Через полгода удача мне наконец улыбнулась, ведь я перестал сомневаться, а, как известно, она любит храбрых. И все было прекрасно до недавнего времени, пока мой труд, а вместе с ним и меня самого, не обесценили. Возможно, я слишком поздно осознал, что не особенный, что никому нет дела до моих убеждений и желания создать нечто действительно стоящее. Очередная красивая картинка, приносящая доход, – пустышка, которой положено ярко светить, но не высказывать свои мысли…

Сеул снова погрузился в угрюмое молчание. Я физически ощущала, как нелегко ему давались слова. Эти разрушительные чувства, сомнения, страхи, якоря, тянущие на дно, мне были очень знакомы, понятны, пережиты. Внезапно захотелось подойти ближе, обнять за широкие плечи, утешить. Но я не двинулась с места.

– Ты спросила, почему я здесь, в Пусане, – вновь заговорил Мин, наконец обернувшись. – Я приехал сюда в поисках ответов, но нашел… тебя…

Я почувствовала, как от его признания по телу пробежала дрожь, а от пронзительного взгляда, в котором читались тоска и одновременно теплота, быстрее застучало сердце.

Двери металлической кабины открылись, за ними стояла молодая пара, поспешившая войти внутрь. Мы молча вышли на этаж. Лифт уехал.

– Один раз, – всем телом вздохнул кореец, – доверься мне всего один раз. И если ничего не выйдет, если тебе не станет легче, я отстану, вернусь в Сеул, и больше ты меня никогда не увидишь.