Беспринципная - Юлия Резник

— Привет. Как ты?

Молчание. Прикрываю глаза. Опускаюсь в кресло рядом с кроватью. Запрокидываю гудящую голову к потолку. Вновь и вновь про себя повторяя слова врача о том, что депрессии в таком состоянии — явление скорее даже нормальное, но, блин, как же это тяжело! Порой просто невыносимо!

— Седка еще не вернулась, что ли?

— Нет.

— Пусти — вырвусь, называется, — замечаю ворчливо, рассеянно проводя пальцами по плечу Ануш. Она все-таки оборачивается. Силится улыбнуться. У меня в душе щемит. Все же моя жена — невероятно сильная женщина.

— Она с Зоей уехала. Пять раз мне уже звонила — беспокоится, как я тут без нее.

— Ага, — выдыхаю. — Неудивительно.

— Надо бы ей почаще в город ездить. Может, я хоть тогда перестану себя винить…

— За что, боже? — подбираюсь.

— За то, что своей болезнью омрачаю ее лучшие годы.

— Ничего подобного!

Ануш невесело смеется.

— Что? — завожусь я.

— Упрямый ты, Арман. Как баран, вот правда. Ну, что ты хмуришься? От того, что ты отрицаешь очевидное, ничего же не меняется. Факт есть факт. Я сейчас в тягость…

— Факт — что ты говоришь ерунду! И вообще это глупый спор — с сентября Седка уедет учиться, а ты начнешь курс лучевой. Пока же… Не знаю… Может, нам в отпуск сгонять? К морю хоть на пару дней вырваться, а, что скажешь?

Ануш округляет глаза, смотрит на меня с тихой усмешкой:

— И кто нас туда повезёт? Ты? Не смеши. Уборочная в разгаре. У тебя дел полно. Да и я тот еще курортник. Одних таблеток — чемодан.

— Ну и пусть чемодан, — бурчу. — Зато не в больнице валяться. Море, солнце, свежий воздух.

— Ага, лучше на пляже. В шортах и панамке? — поддевает она, прекрасно зная, как сложно мне бывает отключиться от работы даже на отдыхе.

— Может, и лучше. Я, между прочим, тоже не железный.

— Бедный мой. Совсем ты со мной измучился…

— Да нормально все! Не выдумывай.

— Что нормально? Жить не с женщиной, а с ходячим списком симптомов и противопоказаний?

Ануш отворачивается к окну, как будто разговор исчерпан. Я же сижу, в бессилии сжимая руки. Вот никогда мы раньше с ней не ругались, а теперь хочется! Отругать ее, наорать… Не знаю! Потому что нельзя же так… Надо ей объяснить. Дать понять, что она не в тягость, повторить это, если нужно, в сто пятый раз, но мой план временно откладывается шумом подъехавшей к дому машины.

— Седка вернулась.

Хлопают двери. Слышится девичий заливистый щебет. Эти двое не умеют существовать тихо. Всё у них — вслух, напоказ… Вихрь звуков, жестов, эмоций, необузданная энергия… Я же чувствую себя дряхлым столетним стариком.

— Да ну глупость это, — спорит о чем-то с подругой Зоя. — Тете Ануш сейчас совсем не до моих нарядов.

— Еще как до них! Все хочу увидеть, — неожиданно звонко кричит Ануш, видно, чтобы развеять девичьи сомнения.

— Ну, я вас оставлю, — ворчу я.

Ануш смеется:

— Иди-иди. Поешь, там долма вчерашняя.

Она знает, что эта вся девчачья мутотень вгоняет меня в уныние. Помню, когда мы узнали, что Ануш беременна девочкой, я порядком расстроился, в чем сейчас стыдно признаться. Заскребла дурацкая, мимолетная мысль: «Не сын». Вот с сыном я точно знал, что буду делать, как воспитывать, чему учить, а с девчонкой… Это же какая-то другая планета! И ведь не ошибся. Со временем лишь укрепившись в той мысли. Другое дело, что когда Седка родилась — волосатенькая вся, как волчонок, крикливая, это все в момент перестало иметь значение. Я влюбился в нее просто намертво!

Сталкиваюсь с девчонками в коридоре. Зоя отводит глаза, поэтому все свое внимание я отдаю цветущей Седе. Выглядит дочь отлично. Глаза светятся, щечки разрумянились. Выходит, права была ее подружка, совсем она тут закисла.

— Как съездили? Повеселились?

— Супер, пап! Спасибо, что дал нам дядю Васю! Смотри, сколько у нас пакетов… Куда с ними в автобус?!

Опускаю взгляд. Пакетов, и правда, много. Кажется, я догадываюсь, кто стал спонсором этого аттракциона. Сощуриваюсь, сверля глазами Зою.

— Жаль, к врачу не удалось попасть, — откашливается она. — Запись аж через две недели. Самой тарахтеть придется.

Говорю же — чудо, а не девочка. Вмиг просекла, о чем я подумал, и поспешила заверить, что на врача она деньги все же оставила.

— Может, с Седой опять скооперируетесь. Ты же не все купила? — обращаюсь к дочери.

— Не все! Нам еще списки не выдали, так что еще смотаемся… Ну, мы пойдем, пап.

Седка утягивает за собой несопротивляющуюся подругу. Гляжу им вслед. Взгляд невольно цепляется за красивые тонкие ноги Зойки. Она вся такая изящная, что непонятно, как выдержала все, что я с ней творил.

Открываю холодильник и сую в него голову. Остынь, придурок! Аппетит пропадает. Достаю бутылку минералки и прямо из горла опустошаю наполовину. Зубы сводит от холода. Трогаю языком клык. Иду к себе, чтобы переодеться. Но меня окликает Седка:

— Пап! Пап… Погоди.

— Что такое?

— Скажи свое мужское мнение!

Нахмурившись, распахиваю дверь, не представляя, по какому поводу им вдруг оно понадобилось.

— Ну?! — подпрыгивает от нетерпения дочь. — Скажи же, что ей идет?!

Перевожу взгляд на Зою. Та стоит в новеньком костюме, смущенно переминаясь с одной ноги на другую.

— Угу. Идет. Да.

— Ну, вот! — торжествующе хлопает в ладоши Седка. — А ты сомневаешься!

— Красавица, — кивает Ануш. — Все женихи твоими будут!

Зоя вспыхивает. Она вообще легко краснеет. Как эта особенность вяжется с ее развязным поведением, я не знаю. С виду ведь Зойка сама невинность. А внутри… Есть в ней червоточина, которую сама она будто в себе не чувствует. Она ведь реально не видит ничего плохого в том, что делает, понимаете? И пофиг ей, что лезет в штаны к взрослому мужику! И пофиг, что этот самый мужик — отец ее лучшей подруги. Мужик, женатый на женщине, которая ей как вторая мать! Она словно реально не видит никакого противоречия… Мне же от этого и тошно, и… страшно. Страшно, потому что всё это не отталкивает меня, как должно бы. Не вызывает отвращения. Скорее, даже наоборот, притягивает. Ловлю себя на том, что при её появлении внутри поднимается нехорошее волнение. Словно рядом не девчонка сопливая, а нечисть, которой я, взрослый мужик, не в силах противостоять.

Под шумок спешно ретируюсь. Допиваю большими жадными глотками воду из бутылки, надеясь погасить разгорающийся в душе