Проклятая попаданка серебряной совы - Нана Кас

Гнев, горячий и очищающий, накрывает с головой. Я больше не думаю о последствиях, о маске, о правилах.

— Прошу прощения. — Мой голос, отточенный, как лезвие, прорезает их смех, и они замолкают, уставившись на меня с округлившимися от изумления глазами. — Мне показалось, или фамилия Крыловых вдруг стала темой для праздной болтовни?

Дама с веером краснеет.

— Сударыня, мы просто…

— Я прекрасно слышу, что вы «просто», — перебиваю я её, позволяя губам растянуться в холодную, безжизненную улыбку. Я вспоминаю каждую язвительную запись в дневнике Алисии, каждую её ядовитую колкость, и позволяю этому тону наполнить мой голос. — Ваша осведомлённость о состоянии нашего семейства поражает. Возможно, вам стоит обратиться к моему мужу за должностью управляющего? Кажется, вы знаете о наших финансах больше, чем я.

Пожилая дама ахает, прижимая руку к груди.

— Как вы смеете!

— О, я многое смею. — Медленно обводя их взглядом, я чувствую, как на меня обращают внимание остальные гости. — Например, я смею предположить, что ваша озабоченность личной жизнью моего мужа проистекает из весьма скудной собственной. Или, может, вам просто нечем больше заняться, кроме как пережёвывать старые, покрытые пылью слухи, потому что ваши умы слишком ограничены, чтобы породить что-то новое?

Я обращаю свой взгляд на ту, кто осмелилась назвать Виктора «собачонкой».

— А что до господина Верского, — продолжаю я, смягчаясь, но приобретая тон ещё более опасный, — то верность и дружба — качества, которые в нашем кругу, как я вижу, стали редкой диковинкой. Возможно, именно поэтому вы так спешите оклеветать того, кто способен на них. Зависть — отвратительная черта, сударыня. Она проступает сквозь самый дорогой фарфор.

В зале воцаряется гробовая тишина. Мои оппоненты пурпурны от ярости и унижения, не находят слов. Я стою перед ними, прямая и холодная, как стальной клинок. Я не кричу, не жестикулирую, а просто изрекаю приговор, и каждое моё слово падает, как удар хлыста.

И в этот момент я вижу его. Киллиан стоит неподалёку, скрестив руки на груди. Губы плотно сжаты, но в глубине тёмных глаз пляшут крошечные огоньки живого, не скрытого восхищения. Он смотрит на меня, как коллекционер на редкий, внезапно проявивший неожиданные свойства артефакт.

Этот взгляд придаёт мне сил. Я поворачиваюсь, чтобы изречь очередную колкость, но тут в эпицентр событий врывается Виктор.

— Алисия, — его голос сдавленный, он хватает меня за локоть. — Довольно. Пойдём.

— Ах, вот и верный пёс явился по первому зову, — язвительно шипит пожилая дама, находя наконец в себе силы говорить. Я вырываю руку из хватки Виктора и делаю шаг к ней.

— Ещё одно слово…

— Алисия, ради всего святого! Киллиан! — Он бросает отчаянный взгляд на своего друга, который всё так же стоит неподвижно. — Не стой столбом, скажи ей что-нибудь, пока она не разнесла тут всё к чёрту!

Но Киллиан лишь слегка склоняет голову набок, изучая меня с ещё большим интересом. Кажется, он наблюдает за редким природным явлением, извержением вулкана или рождением звезды. И наконец делает шаг вперёд.

— Похоже, моя жена прекрасно справляется с защитой чести нашей семьи.

Виктор отступает, поражённый, его взгляд мечется между нами.

— Не хочу прерывать, но карета подана. — Киллиан протягивает руку и обращается ко мне, хотя его голос слышен всем. — Думаю, мы уже достаточно повеселились. И достаточно… прояснили нашу позицию.

Его лицо по-прежнему маска, но в прикосновении пальцев, когда я кладу на них свою ладонь, чувствуется неожиданная твёрдость. Он ведёт меня через зал, который расступается перед нами в шокированном молчании. За спиной я слышу взрыв шёпота, но теперь в нём звучит не презрительный смешок, а страх и уважение.

Когда мы выходим в прохладный ночной вестибюль, Виктор взрывается, шипя на Киллиана:

— Ты с ума сошёл? Ты видишь, что она там устроила? Она могла разрушить всё!

Киллиан останавливается, помогая мне накинуть пальто.

— Напротив, — возражает он, встречаясь с моими глазами в отражении огромного зеркала. — Она продемонстрировала силу, о которой я, признаться, и не подозревал.

Он смотрит на меня не как на хрупкую неуравновешенную жену, а как на союзника. И впервые я чувствую не страх и не растерянность, а странную, тревожную уверенность.

Глава 22

Тяжёлые дубовые двери особняка Голицыных закрываются за нами, отсекая яркий свет и гул голосов. Ночной воздух обжигающе холоден после удушливой жары зала. Я делаю глубокий вдох, пытаясь унять дрожь в коленях, смесь адреналина и ярости всё ещё пульсирует в крови.

Киллиан молча помогает мне сесть в карету, его пальцы лишь на мгновение задерживаются на моей руке. Затем он отступает, давая место Виктору, который вскакивает внутрь с выражением человека, готового взорваться, и забирается за ним следом. Дверца захлопывается, кучер щёлкает кнутом, и карета с грохотом трогается с места, увозя нас от ослепительного света в объятия тёмных, безлюдных улиц.

Тишина внутри кареты висит между нами оглушительная, нарушаемая лишь стуком колёс о булыжник и тяжёлым дыханием Виктора. Он сидит напротив, его мундир кажется ещё темнее в сумраке, а глаза горят, отражая мелькающие за окном редкие огни.

Не успеваем мы отъехать и ста метров, как он не выдерживает.

— Ты понимаешь, что ты сейчас сделала? — Его голос громок в маленьком пространстве. — Ты могла в одно мгновение уничтожить всё, над чем мы работали! Эти сплетницы — они как стая гончих! Достаточно одного неверного слова, одного намёка, чтобы…

— Чтобы что, Виктор? — раздаётся спокойный голос Киллиана. Он сидит рядом со мной, откинувшись на спинку сиденья. — Чтобы они перестали приглашать нас на свои званые вечера? Какая потеря.

— Не притворяйся идиотом, Киллиан! — Виктор смотрит на него, сжимая кулаки на коленях. — Речь не о приглашениях! О связях! Ты же сам знаешь, как важен доступ к этим архивам! А теперь, после этого представления…

— После демонстрации силы, — поправляет Киллиан невозмутимым тоном, с едва заметной насмешкой. Он поворачивает голову, и луна на мгновение выхватывает из темноты его профиль. — Настоящая львица, защищающая свой прайд. Я не видел, чтобы старая графиня Орлова так быстро закрывала свой веер со времён скандала с её мужем и горничной.

— Львица? — Виктор фыркает с таким негодованием, что карета словно подпрыгивает. — Она вела себя как разъярённая кошка на базаре! Ты слышал, что она сказала про фарфор и