Измена. Любовь (не) вернуть - Иден Хол

– Нет, не надо, – я попыталась встать, – тебе нехорошо, это из-за сотрясения. Ты не в себе. Не говори так.

– Прости меня… Ева, – он попытался встать, – я не хотел так. Прости меня, не уходи. Этот дом… он только твой…

– Ложись обратно, тебе плохо, я позову кого-нибудь, – я попыталась уложить его обратно, но он упрямо пытался сесть, неловко опираясь на гипс, лишь бы не отпускать меня другой рукой.

– Он весь для тебя, он – это я для тебя. Я все в него… все, что у меня было и что я есть. Посмотри его, ты поймешь… ты увидишь!

– Мне не нужен дом, – ответила я громче, наблюдая, как Максим замер, только глаза его беспокойно ходили взглядом по моему лицу, – я не могу, не проси меня. Ты не можешь изменить того, что у тебя было с другой женщиной, а я не могу этого развидеть. Я вижу это все время, думаю об этом. Как я войду в этот дом?

– Ева… любимая, – он взялся и второй рукой за мою, с трудом удерживая равновесие сидя, – прошу тебя.

– Это… – у меня защипало глаза, – я не могу. Я пришла убедиться, что с тобой все хорошо. И все. Я больше…

А я не могу произнести этих слов, я захлебываюсь воздухом, собственным дыханием.

Не люблю? Не прощу? Не останусь? Не могу!

– Я больше не приду, это все, – я с трудом выдернула руку из его некрепкой хватки. Не могу смотреть в его глаза, там словно рушится что-то в этом взгляде. То же, что рушилось и в моей душе, когда я видела его тем вечером.

Я встала и попятилась, развернулась, чтобы уйти, пока меня саму не разорвало на части от моей же душевной боли.

– Ева! Стой! Не уходи! – его голос стал сильней, – Ева!

Я кинула короткий взгляд на прощание, и в то же мгновение увидела, как он срывает с себя катетер капельницы, тянет трубку, отшвыривает и резко встает на ноги. Но не успевает даже распрямиться, как тут же падает на пол, едва успев ухватиться за край кровати с совершенно ошеломленным видом.

– Что же ты делаешь? – я была возле него еще до того, как поняла, что делаю это. Попыталась помочь ему подняться.

– Я не могу… – он поднял на меня испуганный взгляд, – я не могу встать.

Глава 18

Максим слишком тяжелый, я не могу его поднять, а все попытки его самого это сделать заканчиваются падением обратно, будто у него совсем нет сил. Он двигает ногами, но словно не может поставить их твердо на пол, тот словно уходит из-под его ступней.

– Что же я делаю? Надо позвать на помощь, – я распрямилась, отпуская его, чтобы выбежать в коридор, там пост медсестер, я приведу кого-нибудь.

Но Максим не дал мне этого сделать. Он вцепился обеими руками в мою и потянул на себя, заставив потерять равновесие и вместе с ним вновь опуститься на пол. Неуклюже перехватил и обнял, тут же вжимаясь всем телом и пряча лицо в моих распущенных волосах, лежащих на плече. Твердый гипс на его руке больно уперся мне в лопатку, напоминая, в каком он состоянии.

– Девочка моя, – прошептал он тихо и во мне что-то снова перевернулось. Что же я творю?

Я села на пятки и осторожно обняла его в ответ. Не могла этого не сделать, я чувствую себя чудовищем, жестоким и бессердечным. Одна часть меня хочет бежать от него, потому что мне больно быть рядом. А другая часть чувствует его боль, и она не поддельная, а настоящая, физическая в разбитом сломанном теле.

И это случилось по моей вине, из-за того телефонного звонка, и никто меня не сможет убедить в обратном.

А еще я ощущала его другую боль, передающуюся мне через дрожь в теле, через частое дыхание в мою шею и быстро бьющееся сердце, что я чувствую прижатой к нему грудью. Ему действительно больно и плохо без меня, пусть я и не могу сопоставить это с тем, как он со мной обошелся.

Но он не лжет. Эта боль тоже настоящая.

Как же такое может быть? Я не представляю, что мне делать дальше. Но уйти я не могу, у меня в сердце растет ощущение, словно я убью его этим. На самом деле в этот раз.

Максим не в себе, ему плохо, он настолько эмоционален, каким никогда не был, не опускал свои защитные барьеры до такой степени, чтобы мне казалось, будто я трогаю его душу голыми руками.

И выходит, что он сломал мою душу своей изменой, а я в отместку пытаюсь доломать его? Разве это я?

Я закрыла глаза и медленно выдохнула, мягко провела рукой по его спине.

– Все хорошо, я просто схожу в коридор, позову кого-нибудь, кто поможет тебе подняться.

– Не уходи, Ева, – повторил он.

И я не понимаю, что он просит. Не оставлять его одного на полу или не разводиться с ним, как я пообещала в сердцах по телефону? Я не знаю, что мне отвечать и мне от этого больно в груди. Быть может, жестоким и равнодушным людям проще живется, но я так не могу.

Не в такой момент.

– Пол холодный и жесткий, у тебя все болит, – попыталась я уговорить его, обходя стороной ответ, – тебе нужны лекарства и отдых. Отпусти, я позову помощь и врача. Максим? – я почти физически ощущала, как он пытается взять себя в руки и совладать с эмоциональным всплеском. – Когда тебе станет лучше, мы обязательно поговорим. Я обещаю.

По крайней мере, это честно. Я не даю ему напрасную надежду, что я его прощу, не обещаю ничего из того, что не смогу выполнить. Я и так наломала слишком много дров тем, что ни разу нормально не поговорила с мужем.

С кем угодно: с папой, с Лешкой, с Ирой, но ни разу с ним, чтобы объяснить, что я теперь чувствую, какую боль он причинил мне. Нам нужна честность, даже если это честное признание в том, что любовь не вернуть, как ни сожалей о содеянном.

Но всему свое время и место.

Как любил говорить мой папа, когда мы с братом ссорились до криков: «кто-то из вас должен быть взрослым». Я теперь поняла, почему он это адресовал старшему ребенку. Потому что он был уже в силах взять на себя