Измена. Любовь (не) вернуть - Иден Хол

Наш конфликт не исчерпан, но мне придется сейчас стать взрослой. До того момента, пока Максим не будет в состоянии отвечать за свои поступки.

Я должна взять свои эмоции под контроль и не превращать каждую нашу попытку поговорить в полнейшую катастрофу.

– Пожалуйста, я приведу помощь, – повторила я.

Максим медленно разжал руки и отпустил меня, позволяя подняться с коленей. Сам облокотился на кровать, держась здоровой рукой за наполовину сползшее одеяло, будто даже сидя боялся упасть. Опустил голову и прикрыл лицо рукой в гипсе.

Я выбежала из палаты, чтобы поскорей вернуться с врачом или санитаром. Даже искать долго не пришлось, потому что дежурный врач стоял у поста, разговаривая с медсестрами. Я позвала их всех и уже через пару минут меня саму выставили из палаты, попросив подождать снаружи.

Усевшись на сидение в коридоре, я устало уронила лицо в ладони. Дождусь, пока выйдет врач и объяснит мне, что происходит. Почему Максим не может встать? Есть еще какие-то травмы, о которых он не сказал? Что-то со спиной? С ногами? Это навсегда или пройдет?

Слишком много вопросов и мне не безразличны ответы на них. Я чувствую, что это так. Зачем врать самой себе?

Врач вышел, я тут же подскочила.

– На сегодня посещение закончено, вашему мужу пришлось дать более сильное седативное, теперь он долго будет спать. Возможно, и завтра не стоит его беспокоить. Он крайне эмоционально нестабилен из-за травмы головы, ему нужен покой для восстановления.

– А почему он не мог встать? У него что-то со спиной? Пропустили что-то? Стало хуже? – я засыпала его вопросами.

– Это также последствия черепно-мозговой травмы. Удар, который он получил, повлиял на функции мозга. У Максима вестибулярные нарушения и проблемы с координацией. Ему будет сложно ходить и стоять, держать равновесие, а также выполнять привычные действия, такие как удержать ложку или поставить стакан, застегнуть пуговицы, писать или рисовать, все, что требует точности движений. Это как очень сильное головокружение. Ему понадобится помощь во всем этом.

– Это навсегда? – у меня сердце споткнулось от таких новостей.

– Нет, что вы. При тяжести его травмы, подобного рода нарушения в среднем проходят спустя три-четыре недели, редко когда больше при своевременном адекватном лечении. Пока, если режим не будет больше нарушаться, – он многозначительно посмотрел на меня, – мои прогнозы вполне оптимистичные. После курса лекарств, физиотерапии, специальной гимнастики, он должен восстановиться практически полностью. Главное, следить, чтобы он исполнял все назначения, плюс, конечно, помощь со всем, что ему пока трудно делать самому, и избегать любого стресса. Но я так понимаю, что с этим у вас проблем быть не должно.

Я с сомнением посмотрела на спящего Максима сквозь приоткрытую дверь палаты, которую оставила вышедшая медсестра, сделавшая ему укол. Врачу легко рассуждать об этом, не зная того, что между нами происходит.

– Вы меня успокоили, я боялась, что это что-то непоправимое, – я с трудом оторвала взгляд от покрытого синяками лица Макса.

– Самое непоправимое уже не случилось, – доктор участливо положил руку на мое плечо. – Он жив, несмотря на серьезную аварию, в которую попал, и это самое главное. Остальное можно вылечить.

– Да, вы правы, – вежливо подтвердила я, думая о том, что разбитое вдребезги сердце не лечится лекарствами и физиотерапией. Его больше не склеить и не сшить.

Мне пришлось попрощаться и покинуть больницу в серьезных раздумьях. На улице по дороге к машине я позвонила брату, как и обещала, чтобы рассказать о том, как чувствует себя Максим. А в процессе не выдержала и выложила ему все, потому что скрывать такое как-то по-детски глупо.

– Блин, Ева! – в сердцах воскликнул Леша, – я тебя туда одну отправил, чтобы ты с ним поговорила, а не добила!

– Если бы ты только понимал, что я чувствую, ты бы меня не обвинял, – во мне кипела обида и возмущение, но в то же время угрызения совести, – я не собиралась делать этого специально. Просто я не могу находиться рядом с ним и оставаться спокойной.

– Очень плохо, значит, придется брать себя в руки и привыкать.

– К чему?

– К тому, что Максима скоро выпишут домой, а ему нельзя оставаться одному. Ты будешь ему помогать.

Глава 19

Максим

Как же тяжело, оказывается, оставаться бодрствующим, когда в организм накачано такое количество лекарств. Есть плюсы в том, что я почти не чувствую пульсирующей боли в теле, сломанной руке и особенно, в разрывающемся на части мозгу.

Но есть и минусы. У меня будто все тело набито ватой, не говоря уже о сознании. Очень сложно на чем-то сосредоточиться и не начать засыпать в процессе разговора. Голова кружится даже лежа, это хуже, чем очень сильно напиться, потому что не проходит к утру, заменяясь похмельем. Вообще не останавливается.

Меня уже тошнит от того, что меня все время тошнит.

Я вздохнул и попытался сесть повыше, чтобы не клонило в сон. Я не могу вспомнить, что только что сказал Леха, но переспрашивать в третий раз за один разговор уже зашквар. И так чувствую себя умственно отсталым.

Сегодня меня навещает Малин, и я ему крайне благодарен за то, что он разбавляет мою вечно кружащуюся, полутемную и тихую больничную рутину разговорами о работе. А то у меня начинает расти ощущение, что мозги пытаются атрофироваться за неиспользованием.

– Не вставай, тебе что, неудобно? – Леха попытался придавить меня ладонью на плече, чтобы я не порывался сесть. Как ему объяснить, что лежать больше нет сил и я скоро пролежни себе заработаю?

– Устал лежать, дай хоть немного… – он понял мой намек и теперь наоборот помог сесть, подпихивая под мою спину еще одну подушку. – Так что ты говорил? Ты заявку подал?

– Все сделал, – поспешил повторить Леха, проявляя максимум терпения, – предложение и описание отправил, заявку заполнил, презентацию начал готовить. Из того, что я просчитал, у нас отличные шансы на победу, если сможем впечатлить комиссию. Ты даже не думай об этом, с тендером мы справимся. Главное, выздоравливай, как раз успеешь прийти в норму к показу презентации.

– Конечно, приду, – оптимистично высказал я для друга, понимая, что иной ответ мне и самому не нравится. Хотя сейчас сомнений слишком много даже у меня. – Ты приноси документы сюда, если что-то подписать надо, – я поднял на него взгляд и тут же увидел крайне откровенный скепсис в ответ.

– Документы