О Стуже и Перьях - Элиза Рейн

Я следую за ним.

— Их накажут?

— А тебе этого не хочется?

— Мне хочется, чтобы они оставили меня в покое. Я учусь и становлюсь сильнее. Я могла бы сделать больше, если бы постоянно не ждала нападения от них.

— Думаешь, если мы их накажем, они не отстанут?

— Нет.

Он усмехается.

— Ты просто не видела всех наших вариантов наказаний, — в моей голове проносятся жуткие мысли о цепях и орудиях пыток. Я не собираюсь признаваться в том, что видела камеры, но они показались мне вполне нормальными. Но прежде, чем я успеваю что-то сказать, он продолжает: — Брунгильда решит, что с ними делать.

— О.

Мы молча идем дальше — через верхний выход, мимо храма и его прекрасного сада рядом. На нашем пути появляются небольшие ступеньки, вырезанные прямо в живом дереве и ведущие прямиком в покрытый фиолетовыми ягодами куст. Харальд встает около ступенек и выжидающе смотрит на меня.

— Вы хотите, чтобы я вошла в куст? — спрашиваю я.

Он немного грустнеет.

— Куст, — вздыхает он. — Ты видишь куст с красными ягодами?

— Нет, с фиолетовыми.

Его лицо снова светлеет.

— Фиолетовыми? Хм. Интересно, что это значит.

Мне тоже интересно, что все это значит. Он больше ничего не говорит и смотрит на куст.

— А что видите вы? — спрашиваю я в конце концов.

— О, Крыло Медведя.

Мое сердце пропускает удар, и я снова смотрю на куст.

— Да. Я надеялся, что если твой валь-тивар явил себя, то ты сможешь его увидеть.

Разочарование прокатывается по мне.

— Ты уверена, что…

Я резко поворачиваюсь к нему.

— Не смейте спрашивать, уверена ли я, что она — моя валь-тивар, — выпаливаю я, а потом моргаю. Я кричу на Стража Одина.

Он ухмыляется.

— Ладно. Ты уверена. Возможно тебе нужно наработать побольше контроля, и тогда Фезерблейд покажет тебе Крыло Медведя.

Я немного расслабляюсь.

— А что там внутри?

— Это тебе предстоит выяснить. Говорят, она настоящая красавица, — говорит он, искоса глядя на меня.

— Моя медведица?

Он кивает.

— Ты не преувеличивала, когда говорила, какая она большая. И что она не овладевала тобой.

Я перевожу взгляд с куста на него. Взгляд его больших глаз прикован ко мне. Может, он верит в меня не так сильно, как мне бы того хотелось, но точно понимает, каково иметь валь-тивар медведя.

Решившись, я окончательно поворачиваюсь к нему.

— Вы можете призвать своего валь-тивар по желанию?

— Да. Но он всегда здесь. Я всегда его чувствую.

— То есть, вы призываете его, он появляется, и потом, когда вы сражаетесь, он… берет ваше тело под контроль? Или просто находится рядом и отдает вам часть силы?

Довольно долго Харальд разглядывает меня.

— Ты должна была узнать обо всем этом самостоятельно, но раз уж ты столкнулась с необычной ситуацией, думаю, не будет ничего плохого, если я расскажу. Когда я творю магию, я просто чувствую его, как часть себя, внутренний голос. Когда он нужен мне рядом, чтобы поговорить, чтобы напугать кого-то, чтобы укрепить мой дух — я могу призвать его, и он появится подле меня. Если же я хочу использовать его силу как свою собственную, то да, он вселяется в меня. Я не вижу его во время битвы, но слышу в своей голове, хотя и не как шепот, а как голос, отдающий приказы. Он управляет моим телом, говорит моим голосом, наполняет мои мышцы.

Я таращусь на Харальда.

— И вы даете ему столько власти над собой? Не боясь, что он сделает что-то, чего вы бы не хотели?

— Он — мое порождение. Часть меня. Если я могу контролировать собственную жажду крови, он почувствует это через нашу связь.

Я думаю о Бранке, о неутолимой жестокости волка, а потом о Каине. От воспоминаний о пылающем, скалящемся волке, холодок страха пробегает по моим венам. Он позволяет этому чудовищу контролировать себя, когда сражается?

— Когда ваш медведь рядом, он из плоти?

Брови Харальда сходятся вместе.

— Нет, — медленно говорит он. — Нельзя впустить в свое тело существо из плоти. Он больше похож на дух. Сгусток магической силы в виде большого бурого медведя.

— Моя медведица из плоти, — говорю я. — Не прозрачная и сияющая. Она в прямом смысле вытащила меня на спине из воды. И столкнула Снежного Великана с Каина. Но она может раствориться в воздухе, так что она необычный медведь.

— Хотел бы я её увидеть, — говорит Харальд.

Я делаю глубокий вдох.

— Могу я… могу я увидеть вашего медведя? — он запрокидывает голову и смотрит на меня, как на помешанную. Я продолжаю говорить, пока он не успел остановить меня и прежде чем сама не передумаю. — Я видела змею Эрика. И волка Каина.

Харальд раскрывает рот.

— Каким образом?

— Не знаю, но с тех пор как увидела змею, я могу видеть чужих валь-тивар.

Харальд не двигается, и недоверие не исчезает с его лица, но рядом со вспышкой появляется его валь-тивар.

— Одинова задница, — ругаюсь я и делаю шаг назад.

Он гигантский. Огромный, нахер. Больше моей медведицы. И если в её глазах есть нечто глубокое и возможно, мудрое, то у медведя Харальда глаза невероятно злобные.

Он смотрит на меня, и с его здоровенных клыков капает поблескивающая слюна, его темно-коричневый мех выглядит жестким и неровным, а когти изогнутые и острые.

Я отрываю от него взгляд, чтобы посмотреть на Харальда.

— Он великолепный, — шепчу я. — Больше моей.

Харальд медленно качает головой из стороны в сторону.

— Я не был уверен насчет тебя, — тихо говорит он. — Но боги не совершают ошибок.

— Вы ведь не знаете, почему это происходит со мной, да? — спрашиваю я, снова глядя на медведя. Я не жду от него ответ, но теперь у меня хотя бы больше информации. И я видела его великолепного зверя.

Медведь наклоняет голову, снова обнажая клыки.

— Нет, — отвечает Харальд. — Думаю, остальные тоже не знают. Но мне придется им рассказать.

Вздыхаю. Я знала, что так будет.

— Пожалуйста, если они знают нечто, что поможет мне понять, как сделать, чтобы она осталась, или как призвать её, расскажите мне.

— Конечно, — медведь блестит и растворяется в воздухе. — Тебе стоит позавтракать перед началом учебы, — говорит Харальд.

Я хочу ответить, но в животе что-то сжимается. За секунду до того, как потерять сознание, я ложусь на землю.

— Твои реакции стали лучше, — говорит Харальд, когда я прихожу в себя. — В этот раз ты полностью обезопасила голову.

— Шестьсот семьдесят один, — бормочу я, борясь