Венчание - Галина Дмитриевна Гончарова

Стрелец плечами пожал.

— Не докладывают нам про то. Сказали — открыть и посидеть с ним. Вроде как там неладное чего, а тебе все равно веревка… ну а как выживешь — иди на все четыре стороны.

Это Яшка понимал.

— А когда я открывать ларец не стану?

— Проверю — и через три дня пристрелю тебя, как собаку. Еда у вас есть, вода есть, ведро вон, в углу стоит.

Развернулся и вышел, и на дверь засов опустился. Тяжелый, увесистый.

Яшка на сундук посмотрел, на подельников своих, подумал чуток, да и рукой махнул. Семи смертям не бывать, а одной не миновать. Подошел, крышку сундука откинул. Красивый сундук, резной, деревянный, из дерева дорогого. Та стукнула глухо, звякнула.

В сундуке еще один оказался, поменее размером, из чистого прозрачного стекла. В замке ключ торчит. Яшка его повернул, а крышку приподнять и не смог сразу. Ровно прикипела она.

— Чего энто еще такое?

— Воск это, — со знанием дела откликнулся Федька. — Воск растопили, крышку вкруг обмазали, да закрыли сразу, вот оно и приварилось.

— А зачем?

— Да кто ж их знает?

Во втором сундуке стеклянном еще и третий оказался, золотой, дивной работы, с миниатюрами… Яшке они ни о чем не сказали, понятно, он о святом Саавве и не слышал никогда, и не интересно ему было. Чай, от святых ему денег в мошне не прибавится. Ковчежцев с мощами он так же никогда не видывал.

Третий сундучок тоже с ключиком был, золотым… эх, вот бы с ним и уйти? А?

Яшка, недолго думая, и третий сундук открыл.

И ничего.

Кости старые лежат, воском залитые, полотном в несколько слоев прикрытые, пахнет чем-то таким от полотна… и что?

Яшка в дверь стучать не стал, с дружками переглянулся.

— Ребята, когда мы с ЭТИМ уйти сможем, нам тут до конца жизни хватит! Это ж ЗОЛОТО! Настоящее!

Переглянулись мужики.

— А уйти-то как?

— Подкоп сделаем, нас тут трое, по очереди рыть будем, чтобы пролезть, осмотреться, с собой ларчик утащить… и ищи нас потом!

— А цепи?

— Ежели гвоздь какой найдем, попробую я их открыть, — Федька голову почесал. — Получалось у меня. Или что еще тонкое да острое.

— Ну, когда так…

Мужики переглянулись, и Федька первый копать полез. Молча, но упорно, и то, здоровый он, ладони, что лопаты… взял доску, ей и землю отгребать принялся.

Пять дней?

За пять дней они и ход прокопают, авось, и придумают, что с кандалами делать, когда снять их не удастся. Хоть обмотать их тряпками, чтобы не звякнули, а что тяжело… ну так и что же? Перетерпеть придется, за такой-то куш!

* * *

— Ох, не на месте сердце у меня, Илюшенька… не хочу я уезжать.

— Марьюшка, мы с тобой все обговорили, надобно так.

— Может, я Вареньку отправлю, а сама тут останусь?

— Машенька!

— У родителей!

— И отец твой с матушкой тоже домой едут вместе с вами, им оставаться не с руки. Машенька, радость моя, любовь моя, когда ты в безопасности будешь, и я порадуюсь, успокоится сердце мое. Не буду я покоя знать, пока ты с опасностью рядом ходишь. И детки наши…

— Зато мое сердечко изболится-изноется, а мне нельзя, ведь ребеночка я жду. Ты нас хоть на пару дней пути проводи родной мой, любимый…

Илья головой покачал, на лисьи хитрости не поддаваясь, тут мать кстати подошла.

— Матушка, тебе самое дорогое вверяю.

И Машеньку подтолкнуть легонько. Боярыня Прасковья приобняла ее за плечи, вроде и ласково, а не вырвешься, и как-то сразу ясно стало, что надобно так. Не каприз это пустой, не глупость надуманная — серьезно все, и удара ждать надобно безжалостного.

— Судьба такая, Машенька, мужчинам воевать, а нам их ждать да молиться. Чтобы было им, куда возвращаться.

— Никуда я бы лезть не стала, на подворье посидела тихонько, — Марья все одно упиралась. Понимала все, а вот справиться не могла с собой, но тут уж и Илья не ругался, ребенок же, непраздна Машенька, вот и дурит. С бабами такое случается, даже с самыми умными.

— Ох, Машенька, радуйся, что детки твои рядом с тобой. И Варенька рядом, и малыш твой будущий, вы в безопасности будете, о вас муж позаботился. Я так сказать не смогу, Илюша не уедет, Устя тут остается, и Асенька, и за них болит мое сердце, и молиться я за дочек буду.

Маша виновато глазами хлопнула.

— Прости, матушка… не подумала я.

— Ничего, родная моя, поцелуй скорее мужа, да и садись в возок. Поспешать нам надобно, сама понимаешь…

Понимала Маша. И дороги скоро раскисать начнут, да и ей хорошо бы побыстрее доехать, чай, ребеночку не слишком путешествия полезны.

— Илюшенька… любый мой, родной, единственный, ждать буду, молиться денно и нощно…

Кинулась, на шее повисла, прижалась — век бы так стоять, а только нельзя. И впервые в своей жизни Маша правильно поступила. Поцеловала мужа еще раз, отошла на шаг, перекрестила.

— Храни тебя Господь.

Развернулась и к возку пошла. Спину прямо держала, голову высоко, чтобы слезы из глаз не вылились, не покатились по щекам, еще не хватало ей на глазах у холопов разрыдаться.

Боярыня Прасковья сына обняла тоже, перекрестила.

— Береги себя, сынок, а я и Машеньку сберегу, и деток твоих.

— Поберегусь, матушка.

— И сестер постарайся сберечь. За Устю спокойна я, она себя в обиду не даст, а вот Ася…. Девочка моя бедная.

Илья подумал, что Аська как раз богатая, и на золото это она всех остальных променяла, но смолчал, и так матери тяжко о дочке младшенькой думать. Хорошо хоть старшая сестрица с мужем в деревне своей, она еще одного ребенка ждет, им не до столицы, не до интриг да пакостей.

А ему, крутись, не крутись, придется во все это влезть, выбора нет у него.

Боярин последним подошел, сына обнял.

— Держись, Илюха, за баб я перед тобой в ответе.

— Хорошо, батюшка.

— Предупредил я холопов, ключи Агафье оставил, она баба умная, лишнего не сделает. Когда надобно так…

Надобно было. Попросила Агафья пустить ее на подворье временно, чтобы Божедар там несколько людей своих разместил. Мало ли что,