Пари - Александра Плен

Он постоянно проверял своих людей на прочность, испытывал их, доводил до края и наблюдал за ними издалека, как паук, сидящий в паутине.

Лотар мог вести себя как варвар и как высокомерный аристократ, как лучший друг и как последняя сволочь. Он словно примерял на себя разные маски, проверяя, какая из них вызовет наибольшую реакцию у окружающих. Родан знал их все и не собирался давать отцу повода для радости, показывая свои истинные чувства, весь вечер сохраняя невозмутимость и хладнокровие.

«Веселье» длилось до глубокой ночи – и вдруг, поднимая очередной тост за будущего короля, Лотар громогласно провозгласил:

– Я передумал отдавать тебе Беллир. Мне он самому нравится.

В зале наступила гробовая тишина.

– Ладно. Вернусь в Академию, продолжу учёбу, – все тем же ровным, спокойным тоном ответил Родан.

Принцу удалось сдержать эмоции на лице. На нём не отразилось ничего – ни возмущения, ни горя, ни радости. Лишь смертельная скука. Это была не первая провокация отца. Каждый раз он словно дёргал перед носом у старшего сына морковку, привязанную к верёвке. И каждый раз Родан отвечал правильно, потому что Лотар так и не прекратил приготовления к коронации сына.

– Я пошутил! – расхохотался Лотар, пьяно икая.

Родан кивнул, не проронив ни слова, и осушил бокал.

И только в своих покоях он дал волю гневу. Нет, он не орал благим матом, не крушил мебель и не бил вазы, как это делал его отец в порыве ярости. Но если бы какой-нибудь слуга увидел сейчас лицо принца, то испугался бы сильнее, чем громкого неистовства Лотара.

Родан смотрел в тёмное окно на далёкие огоньки столичных домов, раскинувшиеся внизу, за стенами замка, не замечая своего отражения. Ни судорожно сжатых губ, ни напрягшихся скул, ни темных провалов глаз, в которых полыхала бездна.

В глазах окружающих он казался бесстрастным и уравновешенным – давно научился держать себя в руках перед отцом, братьями, студентами, не обращать внимания на брезгливые гримасы женщин, презрение побратимов Лотара, считающих его слабаком: горцам была чужда политика, дипломатия. Они уважали лишь силу. И если Родан не хотел убивать лично, избегал бессмысленных смертей и кровопролития – значит, был трусом.

«Эх, почему семейный дар достался тебе», – бывало, горько повторял отец. Он, в отличие от сына, воспринимал свой дар как настоящее благословение.

Всё решится завтра. Или он станет королём Беллира, или… Он даже не позволял себе додумать этот сценарий. Но мозг автоматически перебирал варианты: сможет ли он свергнуть отца, имея только тысячу верных воинов? Вряд ли – даже огнестрельное оружие едва ли поможет против пятидесятитысячной армии Лотара. А если спрятанная фабрика будет обнаружена? Если придётся отступить, ждать годы, прежде чем вернуться за короной?

А главное – сможет ли поднять руку на отца, если потребуется? В этом Родан не был уверен. Какой бы ни был Лотар, он всё равно его отец… и где-то, в глубине души, он его любит.

Вспомнился герцог Кондор, будущий тесть. Родан встречался с ним несколько раз во дворце – здоровался и проходил мимо. Отец отзывался о герцоге как о трусливом ничтожестве, но Родан знал, как мало это значит: трусость и осторожность – разные вещи. Может, герцог просто скрытен? Отважится ли он поддержать зятя, если тот попросит? Деньгами, людьми, железом из своих рудников?

Снова, едва вспомнив Кондора, мысли Родана вернулись к Николасу. Тёплая волна прокатилась по груди: интересно, приедет ли он на коронацию, останется ли на бал? Должен. Приглашения были отправлены всем Кондорам. Значит, Родан снова его увидит… Поговорит с ним. Даже обычное короткое приветствие, улыбка, блеск глаза стали бы подарком. Самым лучшим, сродни короне на голове. Которую он неизвестно получит ли…

Родан опять помрачнел. Думать дальше не хотелось. Родан так и стоял у окна, пока на горизонте не показалась розовая полоска рассвета. Он тяжело вздохнул, потёр переносицу и пошёл умываться. За всю ночь он ни разу не вспомнил о невесте: в шкале его ценностей Николь Кондор уверенно занимала последнее место.

Кортеж прибыл ко входу в Храм Великой Матери ровно к девяти. Родан ехал на вороном жеребце рядом с отцом, который выбрал для триумфа лошадь точно такой же масти: издалека невозможно было отличить, кто есть кто. В толпе наверняка гадали, для кого же готовится коронация – для Грега Кровавого или для его сына?

«Пусть это будет последней провокацией», – думал Родан, сдерживая кипящий внутри гнев. Увидев утром, что отец одет так же, как он, он сразу всё понял: очередная издёвка. Но виду не подал – даже не дрогнул ни один мускул.

Внутри храма их ждали все сливки беллирской знати, согнанные если и не силой, то страхом перед тысячами горцев, наводнивших столицу. По приказу Лотара войска лагерем расположились у городских ворот, охраняя храм и центральные улицы. Впрочем, беллирцы были так напуганы воспоминаниями о кровавом терроре шестилетней давности – о нём и не помышляли.

Перешагнув порог, Родан на миг ослеп: в храме было темно как в пещере, шагать приходилось почти наугад. Серые силуэты аристократов проступили только ближе к середине зала. Отец шёл рядом до самой статуи Богини, где их ожидал верховный иерарх, и лишь потом отошёл в сторону. Всё это время Родан сохранял полное хладнокровие, несмотря на заинтересованные взгляды гостей.

– Глянь, – тихо сказал отец, когда они уже стояли у статуи, – справа Кондоры. Полюбуйся на невесту.

Родан мазнул взглядом по толпе разряженных аристократов. Герцога Кондора он узнал без труда. Рядом с ним с одной стороны стояла невысокая женщина с бледным невыразительным лицом, прикрытым сетчатой вуалью, видимо, жена, с другой – молодая девушка в пышном бело-розовом платье, похожая на торт со взбитыми сливками. Мелкие кудряшки полностью скрывали лоб и скулы. Девушка на него не смотрела – любовалась сверкающим браслетом на своём запястье. Родан успокоился. Девица была отдалённо похожа на Николаса, но не так сильно, чтобы их спутать.

Самого Николаса не было. Родан с неудовольствием отвернулся.

– Жаль, что корона одна, – театрально вздохнул Лотар, отходя к своим генералам, оставляя сына наконец одного, наедине с короной, лежащей на вышитой золотом подушке, и иерархом, стоящим с другой стороны постамента.

Последовали обязательные приветствия, и наконец священник взял тяжёлую корону – кусок золота древней работы в виде замковой стены королевского дворца, усыпанной драгоценными камнями, – и протянул Родану.

– Готов ли ты служить Беллиру, сын Беллира? Защищать народ Беллира? Дарить процветание? Развивать науку, искусство? Справедливо управлять, наказывать за преступления?..

На каждый вопрос Родан отвечал коротко: «Да». И, глядя, как иерарх с трудом удерживает увесистое золото, почему-то думал совсем не о короле, а о том, как бы пожилому мужчине не уронить драгоценную тяжесть.

– Прими благословение Богини и корону своей страны, – завершил иерарх.

И только когда Родан ощутил долгожданную тяжесть на своей голове, он впервые за долгое время испытал облегчение. Только теперь он ощутил, в каком постоянном напряжении жил всё это время. Дни, месяцы, годы…

Родан поклонился статуе, затем – отцу, его верным генералам, после чего по этикету – аристократии Беллира и во все стороны света, как того требовал протокол. На лице отца мелькнула улыбка – трудно было разобрать, ободряющая или снисходительно ехидная, а потом Родан заметил быстрый взгляд своей невесты. Их глаза пересеклись – она поморщила носик и тут же понурила голову. Он не винил её: все женщины до единой – девушки, степенные дамы, даже старухи – смотрели на него с брезгливым ужасом и отвращением.

– Гости приглашаются во дворец, – громко объявил Родан и первым двинулся по проходу.

Где-то за гранью сознания шумела толпа, аристократы выкрикивали поздравления, но для Родана всё слилось в неясный монотонный гул, в котором он не мог разобрать ни слова. Он видел перед собой лишь сверкающий прямоугольник входа в храм, как дверь в иной мир. Каждый шаг был и тяжелее, и легче предыдущего. Он шёл всё увереннее и быстрее. Переступая порог света и тьмы, выходя на солнце, Родан вдруг ощутил неимоверную легкость, словно солнечные лучи, пронзившие его, вымыли изнутри муть, мрак и сомнения, до этих пор жившие в сердце.

Он