Хозяйка молодильных яблок - Иви Тару

Ставр про такое испытание узнав, губу скривил.

– Матушка, этак я и вовсе без невесты останусь. Где ж это видано, чтоб мужские руки нить не порвали? Мои руки пруты железные гнут как веточки деревянные, а тут нить…

– А ты раньше времени об том не думай, завтра все и увидишь.

***

Велезара в горницу вошла, на дочерей и падчерицу посмотрела, знаком велела двоим выйти. Елеся с Милавой рукоделие отложили, встали. Беляна им вслед посмотрела, кудель белую матери показала. Губы у нее чуть подрагивали.

– Как же я нить спряду, так чтоб не порвать мужской руке? Ох, матушка, зря мы сюда приехали. Зря боярин княжий перстень мне дал.

Велезара губу прикусила, чуть было не проговорилась, что не ей перстень предназначен был. Не ей. Она посмотрела на дверь, в которую вышла Милава. Взяла кудель, помяла, к лицу поднесла, щекой потерлась.

– Ничего, доченька, все как надо будет. Иди умойся да отдыхай. Завтра новый день, новые испытания.

Велезара нашла Милаву, что у окна стояла и на двор смотрела.

– Что, надеешься, боярин мимо пробежит, чтоб ты ему улыбнуться успела?

Отвечать Милава не стала, все равно мачеху ничем не усовестить. Велезара поманила ее за собой. Привела в клеть, что рядом со светелкой была. Сунула в руки корзинку.

– К утру нить спрядешь, прочную, словно Макошь пряла, чтоб никто разорвать не смог.

Милава уставилась на кудель в корзинке, потом на прялку посмотрела, что уже в углу стояла, а рядом веретенце лежало.

– А иначе, сама знаешь, что будет.

– Хватит пугать уже, – не выдержала Милава. – Может, нет у тебя Чубарки, и ты просто так меня мучаешь?

– Проверить хочешь? – зло прищурилась Велезара. – Хочешь, завтра новые сапожки себе велю из ее шкуры пошить?

– Кожу так быстро не выделать, – машинально ответила Милава и тут же осеклась. Представила сапоги из чубарой лошадки, и стало ей страшно за друга верного. – Хорошо, поняла я тебя. Уж не знаю, что задумала ты, зачем тебе нить такая, но попробую.

Мачеха усмехнулась и ушла, плотно затворив дверь, запор на той стороне щелкнул. Заперла ее мачеха. Масляный светильник слабо освещал тесную клеть. Помещалась тут лишь лавка да кое-какой скарб. Видно, что хранили тут всякое разное. Милава села на лавку, подвинула к себе прялку, привязала к лопаске кудель. Надо же, какая белизна, будто от облака кусок оторвали. Пряжи много, до утра едва-едва управиться. Но делать нечего, глаза боятся, руки делают.

Глава 20. Думы без деяния стоят ли чего?..

Имена людям боги дают, им из светлого Вырия человеческая суть виднее, чем простым смертным, и имя это беречь нужно, чтоб не могли темные силы навести порчу или причинить еще какой вред. Вот и нарекают люди своих отпрысков именем, с которым он потом по жизни пойдет.

Младший брат покойного князя Премислава с младенчества криклив был, ничем-то его успокоить не могли, аж багровел с натуги, вот и дали ему прозвище Бурогнев. Осталась в нем привычка эта: чуть что – сразу в гнев и крик. Вот и сейчас ходил по горнице, топтал сафьяновым сапожком ворсистый ковер, цветом лица с алым кушаком на поясе сравнявшись.

– Это ж надо, такое удумать – девок безродных полный княжий терем натащить! И мать его хороша – вместо того чтобы укорот сынку дать, еще и волхву притащила, чтоб из них лучшую невесту отобрать. Да как ни отбирай, из девки-чернавки княгини не выйдет.

За Бурогневом спокойно наблюдала его жена, Звенила. В горнице душно было, потому сидела она у открытого окна, подставляя лицо ветерку. Утро только разгоралось, но солнечный диск уже метал стрелы по крышам, улицам.

– Лето жаркое, дождей давно не было. Не пожгло бы посевы, – певуче сказала женщина и стянула с головы плат, закрывающий две косы, уложенные вокруг головы.

Бурогнев прервал метания, уставился на жену, которая гребни из волос вытащила, давая косам упасть на спину.

– Ты чего разобралась-то? – прищурился он. – Чай, не вечер. А ну, войдет кто?

– Кто ж сюда войдет без твоего повеления, муженек? – хитро улыбнулась Звенила. – А мне уж так маятно, так душно, что хочется воздуха.

– Так вон окно открыто…

– Что окно… Я к тому, что городок наш больно маленький, душно тут мне, да и тебе, вижу, тоже. Не правда ли?

Жена случайно, а может, и нет, попала в самое больное место. Младший сын получил от отца во владение город Молодин с окрестными селами и угодьями. Стоял он на реке Младе, через него торговые пути в соседнее княжество вели, да и по реке купеческие лодьи шли, так что пошлины в казну удельного князя исправно поступали. Жить бы да радоваться, но нет.

С завистью смотрел Бурогнев на Семидол. Вот где жизнь бурлит, вот где власть и богатство, а он должен прозябать в захолустье. Что ж, так несправедливы боги? В один ведь день они у матушки родились, с небольшой разницей. Сперва Премислав, а через какое-то время, когда повитухи уж младенчика омыли и в материнскую рубаху укутали, чтоб пращуры матери новорожденного охраняли, у княгини снова схватки начались.

Опытные повитухи знали, что бывает такое, когда два дитя в утробе растут, только один послабее, вот и не увидеть его до поры. Родился еще один мальчик, радоваться бы, но княгиня на сморщенное личико глянула и в ужасе лицо руками закрыла. Потом говорила, что привиделось ей, что не ребеночка родила, а чудище навье. Повитухи родильную горячку винили, и княгиня, как в себя пришла, младенца рассмотрела и к груди приложила уже без страха. Но осталась в ней настороженность к младшему. Меньше она его ласкала, голубила, не то что старшенького.

Премислав рос не по дням, а по часам, смышлен был, быстр, умел. Бурогнев же и роста малого, и сложения хилого. Лишь с возрастом потяжелее стал, и то не вверх, а вширь пошел. Зато жена ему досталась краше нет. Звенила с детства боль руками унимала, отвары целебные варила, могла и дождь призвать, у Сварога милости попросив. И сейчас, четвертый десяток разменяв, красой не увяла. Волос густой, личико гладенькое, губы полные, манящие.

– Сдается мне, мы с тобой в одну сторону думаем, – Бурогнев к жене ближе подошел. – Только думы те опасные.

– Зато думы без деяния ничего не стоят, – усмехнулась