Хозяйка молодильных яблок - Иви Тару

Торопило позвал кого-то из стряпух, но челядинец скривился.

– Что ж они у тебя такие неприглядные? А… вон девка молода и пригожа, ее давай.

Торопило подозвал Милаву, вручил ей блюдо с пирожками.

– Неси осторожно, не урони.

Челядинец шел впереди, держал самовар и пыхтел от натуги. Милава сзади поспешала.

– А что, прям к самому князю пойдем? – спросила она.

– Нет, к кобыле его, – проворчал челядинец, но потом смягчился. – А, ты ж князя не видела никогда? Ну и не увидишь. Он в последнее время из покоев не выходит, лишь бояр близких к себе допускает. Турилу да Стрижака.

Милава тихо ахнула и чуть не споткнулась.

– А Стрижак этот тоже боярин?

Она-то думала, он гридень, в дружине у князя служит. Неправду, стало быть, ей про себя сказал. Сердце обидой кольнуло.

– Окольничий, – пояснил челядинец. – Недавно при князе появился. Они с боярином Турилой всем в Семидоле и заправляют.

Поварню с остальным княжьим домом соединял длинный крытый переход, потом по лестнице поднялись, другим переходом пошли. Милава подумала, что обратную дорогу вовек не найдет, заплутает в этих закоулках и лестницах. Но вот пришли наконец. Руки у челядинца самоваром заняты, так он локтем в дверь постучал.

– Пироги и самовар для князюшки принесли, – крикнул.

Из-за двери выглянул мужчина, глянул на них, рукой поманил.

Милава с пирогами в горницу вошла, у стола, в кресле боком поставленном, человек сидел, она лишь рукав из парчовой ткани увидела, да макушку светлых волос над спинкой заметила. Турила ему поклонился.

– Княже, заутрок принесли, извольте отведать.

Человек в кресле шевельнулся, потянулся с долгим вздохом.

– Турила, смотри, опять телег полон двор. Эх, князь, девок тебе назвали на любой вкус. Хоть самому женись! – воскликнул второй, который возле окна стоял и на двор смотрел.

Он повернулся, Милава аж зажмурилась. Стрижак! Нашла она его. Сердце забилось, вдруг вспомнилось ей, что она после печной работы не прибрана, может, лицо в муке, а ей и не видно.

Тот, которого Стрижак Турилой назвал, челядинцу на стол махнул, ставь мол. Имя это Милаве знакомо откуда-то было. Может, он в числе прочих в село приезжал, а может, и Стрижак о нем упоминал.

– Ну что, застыла? – прошипел челядинец. – Ставь пироги да иди к себе.

Она поставила блюдо, глаз стараясь не поднимать. Узнал ее, не узнал?

– Ох, и сочные же пироги вышли! – Турила уже схватил один и в рот пихнул. – Твоя работа, девица?

Милава голову подняла, посмотрела на него, на Стрижака тоже глянула. Пусть смотрит, по глазам его поймет, что и как.

– Здесь труда много вложено. Не только мои руки дело делали.

– И как же зовут тебя, девица?

Это Стрижак спросил, весь он подобрался, как рысь перед прыжком.

– Милавой кличут, из Прибыткова я приехала, в поварне работать устроилась.

Ничего не ответил Стрижак, головой чуть качнул, челядинцу показывая, что волен идти.

Челядинец Милаву до выхода из терема довел, показал, как отсюда попасть в поварню.

Она вернулась, мысли в голове так и скакали. Даже слова Стрижак ей не сказал, то обидно стало, но, может, не мог, не хотел, или еще что случилось? Как бы понять-то!

Снова вспомнились недолгие их встречи. Сам же звал приехать, но не для себя, для князя своего старался. Да только не нужен ей тот князь, но вот опасность от него отвести придется. Тут уж Милава не только для себя, но и для всего Семидола добро сделает.

День прошел в думах таких, что она только к вечеру поняла, что еле на ногах стоит. Умаялась. Волосы потные, ко лбу прилипли. Лицо жаром от печи пышет.

Наконец, Торопило ее и других стряпух отпустил.

– Кончай работу, бабоньки.

Одну из них подозвал.

– Ладинка, отведи новенькую в подклеть вашу, место для спанья выдели.

Толстушка с курносым носиком, с которой Милава уже успела познакомиться, пока работали вместе, ей улыбнулась и за собой позвала.

Милава рада была просто посидеть, ноги вытянуть, но и умыться тоже хотелось. Ладинка ей показала кут, где корыта и ведра стояли, сказала, где воды набрать.

Взяла Милава ведро и пошла во двор, к колодцу. Там уже стояли несколько женщин, она дождалась очереди, нацепила ведро на крюк, спустила в воду, крутанула ворот. Ведро плюхнулось, веревка натянулась, когда вода набралась, Милава обеими руками за рукоять взялась, принялась поднимать ведро, тяжело оно шло, и вдруг раз – и полегчало. Она глаза скосила, и руки разжались от неожиданности. Стрижак стоял и одной рукой ворот крутил, легко так, будто ведро пустое совсем.

– Здравствуй, душа моя, – шепнул он. – Думал, не вспомню тебя?

Милава лишь плечом дернула.

– Да мне все равно…

– Да видел я, как у тебя губы дрожали, когда решила, что не признал тебя. Не пойму только, чего ты в поварне работаешь? Разве не дал я тебе перстень?

– То разговор долгий, боярин, – сухо ответила Милава. – Ты со мной не во всем честен был, как же верить тебе теперь?

– В чем обман, не пойму?

– Ты сказал, что в дружине князя, гридень простой, а оно вон как… Посмеяться над девкой-селянкой решил?

– И в мыслях не было. Что себя не назвал тем, кто есть, то причина была серьезная. Если в мыслях нет на отбор к князю идти, зачем вообще пришла?

Хотела Милава уж сказать про опасность, что князю грозит, да вдруг увидела, что прямо к ней мачеха идет, разодета, как боярыня прям. Лицо беленое, щеки румянцем пышут.

– Здравствуй, боярин светлый, – она поклонилась Стрижаку. – Вижу, не забыл ты ни меня, ни дочерей моих.

– Не помню, чтоб ты меня со всеми знакомила, – ответил Стрижак. – Это, выходит, тоже твоя? – Он кивнул на Милаву.

Та стояла и на мачеху смотрела во все глаза, не зная, как и быть теперь.

– Наша, – снова поклонилась Велезара. – Не серчай, боярин, девка у нас порой с головой не дружна. Вот из дома ушла, хорошо хоть тут найти удалось.

Она быстро подошла к Милаве, обняла, крепко так, что кости хрустнули.

– Молчи, коли клячу свою живой увидеть хочешь, – шепнула ей в самое ухо. – Если не подчинишься мне, рот откроешь, про перстень заикнешься или еще про что иное, шкуру лошадиную завтра же к твоим ногам брошу.

Милава закусила губу, давя слезы, кивнула, и пошла за мачехой, на Стрижака не взглянув даже.

Только он все смотрел ей вслед, и взгляд его ей спину аж до костей прожег.

Глава 19. Глаза боятся, руки делают