Хозяйка молодильных яблок - Иви Тару

Помощник кивнул и пошел вслед за лошадью, что шла неторопливо, хвостом помахивая. Доморад же повернулся к женщинам, раскинул руки, будто обнять хотел, и засиял лицом.

***

Милава ехала по городу и все не уставала удивляться, как же чудно тут все устроено. Наверное, ей бы понравилось в таком месте жить. Целью ее было торжище, где она хотела разузнать, не требуется ли кому рукодельница или помощница. Отец всегда говорил, что сердце города не в общинной избе, как в обычном поселении, где все вопросы решаются, а вот на таких торжищах, где народ общается, новостями делится, купцы сделки заключают, где чего только нет, и где все можно найти или договориться, чтоб нашли, ежели пока нужного нет.

От Улиты она ушла рано утром, не хотела ее тревожить, та похрапывала на сундуке, укутавшись в лоскутное одеяло. Они с Чубаркой сходили на берег реки, где кобылка пощипала травы, водички попила. Милава умылась, косу переплела. В селе в эту пору народ уже просыпался и за работу принимался. Интересно, а в городе как?

Оказалось, так же. Солнце встало, и вот уже на улицах жизнь закипела. Милава двинулась в ту же сторону, куда и бабы с корзинками, и не ошиблась, поняв, что попала на торговую сторону. Здесь в начале улицы имелась коновязь, где можно было лошадь оставить. Милава Чубарке шепнула:

– Подожди меня, я скоро, – и пошла вдоль торжища.

В одной лавке купила свежий калач, а у сбитенщика чарку ароматного напитка за те немногие резанчики, что у нее с собой были. Жаль, что с постоялого двора пришлось так спешно уйти, обещанная плата ей бы очень пригодилась.

Милава внимательно вглядывалась в лавки, прикидывала, к кому обратиться. Первый разговор неудачей кончился, баба, что в лавке сидела, лишь хмуро глянула на нее и отвернулась. Вообще, люди в Семидоле не слишком приветливыми ей показались, но ничего, должно же ей повезти.

Не повезло. В очередной лавке, куда она сунулась было, купец с покупателями торг вел за снизку бусин стеклянных, зеленого цвета с красными глазками. Милава на бусы загляделась, такие же матушка носила, и должны были ей достаться, а достались мачехе.

Влезать в их разговор не стоило, Милава отступила, решила подождать, повернулась и нос к носу столкнулась с Велезарой. У той глаза аж вспыхнули, рот открылся, а руки в Милаву вцепились.

– Так вот ты где! – прошипела она. – Отец ее обыскался, мы все глаза выплакали, а она вон в городе развлекается. Да кто ж тебя надоумил из дома без отцовского разрешения уйти?

Сердце Милавы сжалось, но потом она руку мачехи со своей руки стряхнула.

– Да был тут один человек, он и подсказал.

Губы Велезары сложились в ядовитую улыбку, уже готовясь сказать очередное обидное слово, но Милава продолжила:

– Крепенем зовут. Слышала, наверное? Бондарь наш Прибытковский. Приходил ко мне в сад ночью, от тебя привет передавал, так и поняла, что не стоит мне больше дома находиться.

Лицо мачехи замерло, неживым стало.

– Не пойму, о чем речь ведешь, – холодно сказала она, но голос ее в конце дрогнул.

– Может, отец поймет? – Милава пожала плечами и улыбнулась.

Велезара голову повесила, потом подняла, по щекам ее слезы бежали.

– Ох, жизнь моя бедовая, – простонала она. – Молода ты еще, доченька, ничего-то не видела, горя не знала. Меня ж примерно в твоем возрасте замуж выдали, а через пять лет осталась я горькой вдовой. Родичи мужа налетели коршунами, все имущество растащили, куда было мне, сироте, с ними тягаться? Спасибо Будивою, что судьбу мою в свои руки взял. Возле него я душой отогрелась. И тебя ж я люблю, как родную, хоть ты думаешь иначе.

Мачеха плакала, Милава стояла, не зная, что и сказать.

– Ну, хорошо, иди к отцу, скажи ему, какая плохая у тебя мачеха, а у него жена, иди…

Милава вздохнула.

– Нет во мне к тебе злости, Велезара. Что было, то было. У меня теперь своя судьба, у тебя своя. Давай разойдемся, зла не держа.

Велезара платочком глаза промокнула, слезы на нарумяненных щеках дорожки проложили.

– Эх, доченька, дай обниму на прощание.

Не успела Милава отстраниться, как Велезара стиснула ее в объятиях, крепко так, будто задушить хотела, потом выпустила, посмотрела в лицо, носом хлюпнула, лицо руками закрыла. Милава выдохнула, развернулась и пошла прочь, к Чубарке. Ныло ее сердце от этой встречи. Отца жалко, надо бы ему правду о жене поведать, но ведь не поверит. Слишком сильно Велезара над ним власти взяла. Даже неожиданно, что она слов Милавы так испугалась. Или вид сделала, что испугалась. Слишком хорошо она знала ее натуру коварную.

Однако работы она не нашла, но ведь раз мачеха ее уже видела, никто не мешает ей снова к Румяне вернуться, там-то ей точно за работу заплатят, главное – отцу на глаза не попасться, а уж мачеха про нее точно ему не скажет.

***

Велезара сквозь чуть раздвинутые пальцы смотрела, как уходит падчерица, и губы ее кривила злорадная ухмылка.

– Иди, иди, доченька, – прошептали губы, – посмотрим, далеко ли уйдешь.

Она быстро пошла вдоль улицы, углядела княжьих гридней, прямо под ноги коням бросилась.

– Ой, беда, люди добрые!

Тот гридень, что первым ехал, на нее внимательно посмотрел.

– Кто обидел тебя, говори!

– Не меня. Князя, князя нашего извести хотят. Сама слышала, как ведьма, что с темными силами знается, черный заговор ему на смерть творила. Скачите к посаднику, сообщите, что князю нашему опасность грозит.

– Где она, как найти? – Гридень спрашивал быстро, четко, на нее смотрел пристально, глазами жег.

– Да вон туда ушла, коса рыжая, сарафан зеленый, через плечо сума холщевая висит. В суме у нее зелье спрятано.

Гридень не дослушал, коня тут же тронул. Отряд поспешил, народ с пути прогоняя, но толпа больно велика была, задерживала. Велезара смотрела им вслед, усмехалась. Подсунуть в суму девке небольшой бутылек из стекла заморского было так просто, та и не заметила ничего. Пусть-ка оправдается теперь, как схватят за умышление на княжью жизнь. Казнить, может, и не казнят, но батогов точно отведает, главное – не будет больше на пути к счастью стоять. Одно плохо, теперь снова за зельем к старухе идти, благо та недалеко живет.

Вскоре она оказалась у покосившейся избы, толкнула скрипучую дверь.

– Ты чего пришла? – вместо приветствия спросила недовольная хозяйка. – Не дай бог увидит кто, беды не оберешься.

– Можно подумать, к тебе