Хозяйка молодильных яблок - Иви Тару

женщина. Узнав, что Милава ей в помощь, быстро загрузила работой. К вечеру она от усталости еле стояла на ногах. К труду хоть и привычна, но тут другое дело. Такую гору пирожков ей еще не приходилось готовить.

Наконец, дело оказалось сделано, последние пироги из печи вынуты, опара на следующий день поставлена. Милава вышла на свежий воздух, утерла мокрое лицо и пошла в конюшню. Зашла в денник к Чубарке, погладила, почесала бока, прижалась к морде, повздыхала, да и присела у стеночки, коленки к груди подтянув, а там и сон ее сморил.

Разбудил Милаву шум, кто-то в конюшню коней заводил. Верно, те самые гости приехали. Не хотелось ей никому на глаза показываться, потому она так и осталась сидеть, ожидая, когда разойдутся все.

– Принесла? – спросил до боли знакомый голос.

Мачеха! Милава кулаком рот прикрыла, чтоб не вскрикнуть.

– Как договаривались. В лучшем виде все исполнила. Злее отвару нет.

Второй голос Милаве не знаком был. Низкий, то ли мужской, то ли женский, старческий, не понять.

– Точно ли подействует?

– Не сомневайся, голуба. Половины хватит, чтобы волю любого богатыря сломить, а князю и тем более хватит. Будет как шелковый у женушки в беленьких ручках, а знать, и в твоих, матушка… – раздался глумливый смешок.

– Т-с-с… – шикнула Велезара. – Не мели языком-то! Все! Давай сюда зелье и иди себе. Если что понадобится, я дам знать.

Шаги прошли мимо и вскоре затихли. Милава сидела ни жива ни мертва. Мачеха перстень у нее забрала, чтоб Беляну за князя выдать, это понятно, но чтоб наверняка все получилось, еще и приворотным зельем его опоить решила. Представила Милава, как Велезара, княжьей немочью пользуясь, страной править будет, и стало ей страшно.

Глава 15. Куда бежать, где прятаться

Милава прислушивалась к удаляющимся шагам, потом осторожно выглянула. Как бы ни было ей боязно, но увидеть того, с кем мачеха говорила, хотелось. Задумали они дело недоброе, и надо бы как-то их намерениям помешать. Милава выскользнула из денника, оттуда – на улицу; увидела издали только спину мачехи, та по двору шла к избе. Одна. Значит, второй уже за ворота вышел. Тенью метнулась на улицу, подивилась, что уже вечер, а люда кругом полным-полно. У них в селе – солнце село, и все по избам разбрелись, вечерять да всякую домашнюю работу делать при свете комелька или лучины, а кто побогаче – тот на масло для светильников не скупился.

Тут же до сих пор коробейники со своим товаром ходили, покрикивали, лентами и бусами девиц завлекали. Хотя девицам в эту пору уже давно пора дома сидеть, но нет, вон же идут куда-то наряженные, точно как у них в селе на повечерницы ходили. Собирались в одной избе, приносили с собой угощение и рукоделие, песни пели, сказки рассказывали. Там и парни на огонек приходили, песни слушали да к девицам приглядывались. Милава вздохнула, посмотрела вслед стайке девиц, нарумянных, лентами и бусами увешанных. Из их веселого щебетания поняла Милава, что те на смотрины прибыли, ждут, пока всех на княжий двор запустят. Что же там Стрижак ей говорил? В конце следующей седмицы приехать нужно, вроде. Милава мысленно подсчитала, через два дня, значит. Что ж, девицы времени не теряют, развлекаются, гостевать куда-то идут.

Как же в этой толпе найти человека, чьего лица ты не видел, даже мужчина то был или женщина – не знаешь? Постояла еще немного и решила на постоялый двор вернуться, главное – на мачеху не наткнуться. Хотя вряд ли та в поварню заглядывать станет. Ее мысли сейчас предстоящими смотринами заняты да помыслами коварными.

Румяна ее уже искала, увидела, головой укоризненно покачала.

– Где ходишь? Там посуды гора, до ночи вымыть надо, котел отскрести, противни почистить. Идем, у меня уже руки отваливаются. С ног сбилась, гостей устраивать. Приехала семья, мать, отец да две дочери. Две лучшие горницы им отдала. Сейчас чай пьют с твоими пирогами. Нахваливают. Говорят, вкуснее не едали.

Против воли Милава улыбнулась. Не было и дня, чтобы мачеха на ее пирожки лицо не скривила: то пропечены плохо, то начинка горчит. Хотя все односельчане ее пироги нахваливали и даже как праздник какой, так просили помочь с готовкой. За все годы жизни с Велезарой Милава привыкла к ее попрекам, уже и внимания не обращала.

– А кто еще недавно на двор приходил? – спросила она Румяну. – Слышала чей-то голос, вроде мужской.

– Да нет, почудилось, – отмахнулась Румяна. – Или вот муж гостьи, может?

Милава лишь вздохнула, нет, то не голос отца она слышала, да и не знаком он с зельями и прочими премудростями. Тут ведун какой был или ведунья, из тех, кто в травах понимает.

Она так сильно задумалась, что не сразу услышала, как ее окликнули. Стряпуха смотрела на нее и удивленно подняла брови.

– Да этот котел никогда таким чистым не был, еще немного – и заблестит, как золотой динар. Кончай его драить, сходи в трапезную, посуду со столов грязную собери, вымоешь и можешь идти отдыхать.

В трапезной, где стояло множество длинных столов, за которыми разом могли поместиться до десяти человек, уже было пусто. Только один мужчина сидел, обхватив руками кружку. Милава похолодела, узнав отца. Тот, к счастью, сидел в глубокой задумчивости и даже глаз не поднял, когда она быстро-быстро собрала со столов миски и так же быстро убежала, правда, за дверью споткнулась и подняла шум, чуть не уронив корзину с посудой.

Будивой вышел из задумчивости. Огляделся – никого, все разошлись. Ему бы тоже спать пойти, устал с долгой дороги, но как рачительный хозяин должен был проверить лошадей, все ли с ними хорошо, накормлены, напоены ли.

Лошади стояли в денниках, фыркали, тоже готовились спать. Будивой, успокоенный, погладил их по мордам и было уже пошел, но тут из дальнего денника показалась голова. Будивой замер. Эту лошадь он знал. Да и как забыть чубарую кобылку покойной жены? Он подошел ближе. Чубарка пропала из конюшни в тот же день, что и дочь. Так и не нашел он следов Милавы. Не могла же она уехать на старой кляче, та и до околицы не дошла бы, сдохла. Но эта лошадь… так похожа, будто дочка той, старой кобылки. Или она же, но молодая, трехлетка только-только объезженная.

– Чубарушка, ты ли? – не веря себе, спросил он.

Лошадь потянулась к нему мордой и коснулась мягкими губами лба. Будивой крепко зажмурился, из глаза слеза выкатилась.

– Прости ты меня, старого. Не следил