Хозяйка молодильных яблок - Иви Тару

Разбойник последнего гребца перед Доморадом кулаком в ухо вдарил, тот и полетел в воду. Остался купец один, но все же замахнулся топором, не желая пропадать за просто так, а хоть последний удар нанести. Вдруг свистнуло сзади, лязг и треск раздался, разбойник на шум отвлекся, удар Доморада ему в голову как раз и пришелся. Посмотрел купец, как плывет тело мертвыми глазами в небо глядючи, но не его, слава богам, но тут же на берег уставился.

Там неизвестный воин верхом на скакуне с рыжими пятнами на крупе с разбойниками бой принял, сам мечом машет, а конь его копытами их топчет. Недолго бой длился, отступили лиходеи, раненых с собой утащили. Всадник преследовать их не стал. Доморад на берег поспешил, в ноги спасителю кинулся.

– Кто ты, витязь? Спас ты нас, храбрец.

Воин с коня слез, меч в ножны убрал, шлем на солнце блестит, глаза слепит, из-за полумаски лица толком не разглядеть, но видно, что молод он, подбородок голый, даже пушка на щеках не наросло.

– Проси чего хочешь, витязь! – не унимался Доморад.

– Да живы все и ладно, – ответил воин. Голос тоже совсем юный, не сказать бы, что прям девичий. – Нельзя же было вас на погибель оставить.

– Если нужда придет, приходи в Семидоле в лавки купца Доморада, – купец руку к сердцу приложил, – все для тебя сделаю.

– Ты в Семидол едешь? Далеко ли до него? Большой-то город? – принялся спрашивать воин.

– Да немалый. Я много где бывал, разные места видел, есть и поболее города, чем наш, но и наш под стать. Как зовут тебя, витязь? За кого у богов милости просить?

Воин чуть помолчал.

– Зови Незваном, – губы его тронула легкая улыбка, и Доморад понял, что имя не настоящее. Да настоящее, при рождении данное, тебе никто и не скажет, конечно. Ну, пусть будет Незван.

Доморада при рождении вообще Пузыней назвали, так его мать тайком и звала, пока не померла несколько лет назад.

К ним подошел один из гребцов, поклонился.

– Там Вилюй совсем плох. Зовет тебя, Доморад, проститься хочет.

Доморад руками всплеснул. Вилюй, верный его помощник, столько лет вместе, и вот на тебе! Неужто помрет?

Вилюй лежал на берегу, руками зажимая рану на животе. Бледен, как навий дух.

– Отъездился я, Доморад. Об одном прошу, отвези тело мое жене, пусть схоронит по обычаям нашим, да деньги, что мне положены, ей передай. Пусть замуж идет, коли захочет, лишь бы детей вырастила.

– Да что ты, Вилюй, поправишься. Не помирай раньше времени.

Вилюй через силу скривился, что улыбку означало. Сквозь пелену боли видел он уже навьи поля, куда душа его скоро уйдет.

Доморад отошел, велел гребцам вещи собирать, на лодью грузить. Воин же возле умирающего остался, опустился перед ним на колени.

– Благодарствую тебе, – через силу сказал Вилюй. – Спас многих, мне просто не повезло. Да все равно помирать, рано или поздно. Жаль не увижу, как дети вырастут.

Он вздохнул и застонал. Кровь из-под пальцев текла ручьем. Недолго ему осталось на этом свете. Угасающим сознанием видел он, как бегают по берегу люди, товарищи его по торговому пути, скоро дома окажутся. Счастье семье…

– Съешь, – голос вывел его из забытья.

Вилюй увидел перед собой красное яблоко на ладони у воина. Перчатку тот снял, а рука-то узкая, пальцы тонкие, как он ими меч держит?

– Съешь, говорю, – снова повторил воин и яблоко ему к самому рту поднес.

Хотел он сказать, что не до яблок ему теперь, но аромат уже в нос залез, щекотнул внутри, и так захотелось ощутить на губах его вкус. Вилюй зубами через силу кожицу надкусил. Сок наполнил рот, сразу тепло сделалось, будто жаркий месяц червень наступил. Не заметил, как уже все яблоко съел. На глаза темная пелена упала, только и успел подумать, что смерть-то не страшной оказалась.

Доморад увидел, как воин на коня сел, руку в прощальном жесте поднял и ускакал.

– Все собрали? – спросил он у гребцов. – Давайте тогда Вилюя заносите, парусом запасным прикройте…

– Это еще зачем? – крикнул очень знакомый голос. – Себя парусом прикрой!

Глазам не веря, Доморад уставился на Вилюя, который уже не лежал, руками за живот держась, а сидел и головой во все стороны крутил. Потом поднялся и пошел, как живой. Доморад попятился. Ведь мертвым лежать должен! Неужто упырем встал? Он выставил перед собой топорик.

– Ну-ка, возьмись за обух!

Вилюй железа коснулся и не дернулся, не обжегся. Значит, живой. Да быть того не может, рана точно смертельной была. Вон и одежда в крови вся.

– Как же ты, а? – Доморад потрогал его, потискал, одежду кверху задрал, живот посмотрел: ни шрама, ни царапинки, словно и не было ничего, только кровь засохшая и все.

– Как, да вот так. Яблочком меня тот воин угостил.

– Яблочком?

Пока Вилюй про свое спасение рассказывал, Доморад понял, что только что свою самую большую выгоду упустил, даже радость от бочонков серебра погасла. Незван про Семидол спрашивал, может, доведется его там встретить? Жаль только, город слишком большой, там человека искать, что иголку в стоге сена. Да и лица его Доморад не видел, зато конь приметный, чубарой масти. Даже не конь, кобылица. Купец даже руки потер, предвкушая удачу, заторопил людей скорей в путь отправляться.

***

Отъехав достаточно далеко от реки, Милава спешилась. Возбуждение боя еще не прошло, кровь бурлила в ней до сих пор. Поверить не могла, что мечом рубилась, слава богам, не убила никого. Хоть и лихие люди, но кто она такая, чтобы чужие жизни забирать? Прогнала разбойников и славно, вдругорядь подумают, прежде чем на чужое зариться. Она шлем сняла, головой тряхнула. Тяжела кольчуга. Как же мужчины в таком ходят, да еще и битвы ведут? Она вон недолго побыла и то устала, будто весь день землю в саду рыхлила.

Тут Чубарка в лицо ей подула, и стала Милава как прежде, только сарафан, рубаха, навершник, ботинки новыми сделались, словно и не носила она их долгое время. Оглядела себя Милава, засмеялась.

– Ах, Чубарушка, вот же затейница ты у меня! Ну, ладно, что ж скажешь, куда нам ехать дальше?

Кобылица губами ее волосы тронула, ногами переступила, головой машет. Милава в седло забралась, к ее шее нагнулась.

– Думаешь, что знаешь, куда меня отвезти? Ну, ладно, доверюсь тебе. Вперед!

Глава 14. Коварный замысел

Золотило полуденное солнце крышу княжьих хором, крытую медными листами. Третий