Божье око - Энса Ридс

металла колец и тепло больших рук, которые недавно держали пистолет, а до этого рассекли ножом лицо юноши только за то, что он осмелился улыбнуться мне. Я одновременно вздрагивала от ужаса и тянулась к этим рукам. Как такое возможно?

— Эй... — сонным голосом произнесла я.

Снаружи слышалось кудахтанье кур, свободно гуляющих по двору, и нежное пение птиц. Даже маленькие соловьи в клетке, обитающие в углу комнаты, продолжали свой мелодичный напев, словно утешая меня, пока я лежала, погруженная в свои мысли.

Я почти забыла, как сильно его присутствие влияло на меня. Массимилиано был красив, но это была грубая, суровая красота, присущая только таким мужчинам, как он. Он был похож на викинга — густая борода, длинные волосы и черты лица, которые выдавали настоящего, повидавшего жизнь человека. Он был намного старше меня, что я ощущала себя рядом с ним маленькой девочкой. Мне невыносимо хотелось забраться к нему на руки, прижаться к его груди и услышать, как он, своим хладнокровным голосом, извиняется, даже зная, что он мне лжет.

— Массимилиано… — я с трудом выдавила его имя, задыхаясь от нахлынувших эмоций.

В этот момент я вдруг остро ощутила одиночество. Страх пронзил до самого сердца, и казалось, что всё вокруг рушится, оставляя меня среди осколков. Я не знала, куда идти — каждый путь заканчивался тупиком.

— Пожалуйста… Можешь просто… обнять меня? — мой голос дрожал, напоминая мольбу, а внутри всё ломалось.

Я нуждалась в его сильных руках, ждала, что он прижмет меня к себе, как ребенка, которым я себя и ощущала рядом с ним.

Он был в темно-синем костюме. Пиджак лежал на краю кровати, черная рубашка была расстегнута на несколько верхних пуговиц, а галстук небрежно свисал с плеч.

Не сказав ни слова, он легко подхватил меня на руки, будто я ничего не весила. Я обвила его шею руками, уткнувшись лицом в его плечо, вдыхая его теплый, мускусный аромат, пытаясь побороть вихрь чувств, которые захлестнули меня с головой.

Массимилиано вынес меня на балкон, без труда усадил на перила, и я машинально обхватила его талию ногами. Его руки уперлись в перила по обе стороны от меня, пальцы крепко сжали металл, а глаза устремились прямо в мои. Я положила руки на его напряженные бицепсы, нервно сжимая их, и пыталась что-то разглядеть в его холодных серебристых глазах. Но всё, что я в них увидела, была лишь пустота. Ни тепла, ни сочувствия, ни сожаления — только бездонная, ледяная пустота.

Я знала, что не найду там ничего другого, но это всё равно разбивало мне сердце.

Я хотела, чтобы он посмотрел на меня иначе. Хотела, чтобы в его взгляде промелькнула хотя бы тень жалости, — какой-то отклик. Надеялась, что он что-то почувствует.

Но это не остановило меня. Я медленно подняла руки к его лицу, убирая темные пряди, упавшие на лоб, чтобы видеть его еще яснее.

Мы молчали, и я кусала губу, погруженная в свои мысли. Я ненавидела себя за слабость, за то. Что продолжала искать в нем то, чего там никогда не было. Но стоило мне снова посмотреть на него — и я поняла, почему предаю саму себя. Он был совершенством. Серебристая седина в волосах, строгие линии лица, и это взгляд — пустой, но настолько притягательный, что от него перехватывало дыхание. Он был ледяной скульптурой, идеальным и недосягаемым. И я ненавидела себя за то, что так сильно хотела его.

Его широкие плечи двигались с такой уверенностью, что это казалось почти невыносимым. Темные волосы, слегка растрепанные, пробуждали желание зарыться в них руками. Казалось, что он мог запросто выйти на охоту на медведя, а затем провести часы между моих ног, заставляя забыть обо всём на свете.

Он был моей самой большой слабостью. Мужчиной, во всех смыслах этого слова. А я — всего лишь наивной девчонкой, запутавшейся в своих чувствах. Слишком неопытной, впечатлительной, и влюбленной — сильнее, чем стоило.

Пальцы нежно скользили по его лицу, очерчивая брови. Я наблюдала за контрастом наших оттенков кожи. Это было моей любимой поэзией — не иначе. Волшебство. Магия. Моя кожа с теплым оттенком миндаля, казалась живой и сияющей с его цветом слоновой кости. Мои пальцы казались крошечными и неуверенными, когда касались его застывших, почти высеченных из камня черт. Будто несовершенная невинность исследовала закаленное временем совершенство. И от этого захватывало дух.

— Интересно, как звучит твой смех, — пробормотала я вслух, вдруг задумавшись, испытывал ли он когда-нибудь радость или подобные эмоции. Мне хотелось быть веселой. Таким человеком, который может рассмешить любого, вызвать искренний смех. Но я была другой. Я умела открывать души людей, вытаскивать наружу их горе, давать возможность выплеснуть боль — и отпускать их с легкой улыбкой. Луан называла меня «освободительницей», той, кто помогает другим выговориться, сбросить груз. Но Массимилиано не выглядел как человек, которому нужно что-то подобное.

Мои пальцы задержались на его бородке, и, вопреки здравому смыслу, я сократила расстояние между нами и поцеловала его. Я хотела этим поцелуем стереть всю боль, которую он мне причинил. Хотела забыть те долгие дни, когда приходилось лежать в постели и заживлять раны в одиночестве. Я хотела вернуться в тот момент, когда мы были в той тюрьме, я сидела на нем верхом, а его руки сжимали мои волосы, пока он неистово целовал меня, словно хотел полностью подчинить себе.

Когда я поцеловала его, его губы двигались с той же яростью и жадностью, что и в наш первый раз. В этом поцелуе было всё — голод, злость, страсть, желание, сила... Боже, его поцелуи были как проклятие. Они затягивали, захватывали, поглощали. Я застонала ему в губы, выгибая спину, сильнее прижимаясь к нему. Пальцы непроизвольно скользнули вверх к волосам, крепко впиваясь в пряди, пока он трогал меня так, будто владел каждым миллиметром моего тела.

Я наслаждалась его настойчивостью, тем как он целовал меня, не давая сделать и вздоха, пока внезапно это не стало пугающим. Голова закружилась, и я почувствовала, как теряю контроль. Сжав его волосы еще сильнее, я попыталась отстраниться, дергая изо всех сил, но он не отступал. Только тогда, когда я начала задыхаться, он наконец уступил. Я жадно втягивала воздух. Мои глаза наполнились слезами, грудь резко вздымалась.

— Так нельзя, — резко выпалила я между прерывистыми вдохами, стараясь прийти в себя. — Всё, что ты делаешь, обязательно должно быть таким… интенсивным? — спросила я, пытаясь найти ответы в его глазах. Но он молчал.

Его серебристый взгляд скользнул по