Божье око - Энса Ридс

— Мне так жаль. Я знаю, как тяжело это слышать. Поверь мне, я знаю. Когда-нибудь у меня хватит сил рассказать тебе всё подробно, но сейчас... сейчас просто знай, от этого нет спасения. Ты его женщина. Не сопротивляйся. Просто... просто прими это и не убегай, Даралис. Не пытайся бежать.

— Я никогда не перестану пытаться.

— Я тоже так говорила, — ответила она шепотом, в ее глазах застыло раскаяние.

Она медленно поднялась с кровати и расправила ткань платья руками. Затем расправила плечи и сделала шаг вперед, будто собираясь сказать что-то еще.

— Я попрошу повара приготовить тебе что-нибудь поесть. Я скоро вернусь, и на этот раз возьму с собой дочь, чтобы мы могли поговорить о чем-нибудь другом, кроме… этого.

Она повернулась, собираясь выйти из комнаты, но вдруг остановилась.

— Кстати, Массимилиано уехал в Россию, чтобы помочь одному из своих коллег. Он вернется на этой неделе. Даралис… не вздумай что-либо предпринимать, — ее голос дрогнул, словно за этими словами скрывалась боль собственного опыта. — Это закончится только травмами для тебя и шрамами, которые никогда не затянутся.

Она вышла и закрыла за собой дверь, оставив меня одну в комнате.

— Как ты себя чувствуешь? — его низкий голос прозвучал в динамике моего телефона, и мне хотелось...

— Как ты себя чувствуешь? — его низкий голос прозвучал в динамике моего телефона, и мне хотелось закричать со всех окружающих виллу холмов о его предательстве.

Я всё еще любила его голос с хрипотцой, такой суровый и холодный, пронизанный грубой уверенностью. Я ненавидела этот голос. И любила его. С одинаковой силой, с той же страстью. Он напоминал мне о моей глупой беспечности, о том, как я игнорировала его предупреждения с самого начала. Его голос неизменно напоминал мне причину моего непослушания. Он был моим викингом. Тем, чья мощь и сила всегда внушали мне чувство безопасности, защиту от любого зла, таящегося в этом мире. Но вместе с этим приходили и другие воспоминания — более мрачные. Я помню, как его голос превращался в рычание, когда он сказал мне на ухо, что я принадлежу ему. Помню каждое слово, которое он говорил, пока властно склонял меня над столом, отнимая у меня всё — свободу, гордость, саму себя.

Я тихо прокашлялась, стараясь скрыть охватившее меня волнение. Мои глаза остановились на маленькой девочке, которая ползла по моим ногам, в попытке добраться до меня. На ее личике была широкая улыбка, два крошечных зубика едва выглядывали из-за пухлых розовых губ, когда она что-то лепетала на своем языке.

— Я в порядке, — прошептала я, чувствуя, как дрожащий голос предает меня. Мое сердце билось неровно, напоминая о приступе, который я недавно пережила. Причиной был он, — человек, с которым я провела всего несколько часов. Мужчина, чье присутствие словно вытягивало из меня воздух. Я получила сердечный приступ из-за него, при том, что мы провели от силы несколько часов вместе. Насколько же извращенным он был, чтобы оставить такой отпечаток на мне? Насколько ужасным?

Мое внимание снова привлекла малышка, ползающая по мне. Дочь Нирваны была самым милым существом, какое я когда-либо видела, и я не могла не улыбаться, глядя на нее. Маленькая Мэри, как ее называла Нирвана, была пухленьким ребенком с круглыми щечками, делающими ее похожей на бурундучка, с красивой розово-бежевой кожей — явно унаследованной от смешения кровей Нирваны и Сальваторе. У малышки были пухлые ручки и еще более аппетитные ножки. Но больше всего мне нравились ее крошечные детские ладошки, которые, казалось, обладали силой десяти мужчин. Она продолжала теребить мои волосы, а ее невинные серые глазки смотрели на меня с таким восхищением и обожанием, что перехватывало дыхание.

— Тебе нравится проводить время с Нирваной? — спросил он меня голосом, в котором не было ни капли искренней заботы. Казалось, он говорил только то, что, по его мнению, я хотела услышать, задавал вежливые вопросы ради приличия. Его тон оставался отстраненным, холодным, без намека на раскаяние — никаких извинений за причиненную боль.

Что было не так с этим человеком? Мне хотелось закричать, назвать его чудовищем, и как я его ненавижу. Но я понимала, что мои слова только подпитают его холодное сердце и непомерное эго. Мои слезы его не тронут всё равно, потому что заботился он только о себе.

Он хотел, чтобы я его ненавидела. В конце концов, он предупреждал, что не является моим спасителем и только сломает меня. Он никогда не обманывал меня, говорил только правду, а я была наивной, веря, что в глубине души, он хороший человек. Я выбрала видеть в нем лучшее, — добро, которого, возможно, никогда и не существовало. Трудно понять — таким он родился или стал таким. Не знаю, кого я ненавидела больше — себя или его?

Я хотела выбраться отсюда, но не могла. Прикованная к постели, слабая, измученная. Моя рука потянулась к маленькой Мэри, которая тоже тянулась ко мне, радуясь, что я помогаю ей быстрее добраться.

— Мне нравится. Маленькая Мэри самое милое создание на свете, — снова не удержалась от улыбки, притягивая ее к себе.

Я обожала детей. Их души были чистыми, невинными. Дети всегда заряжали меня своей безграничной энергией, наполняли мою душу радостью и беззаботностью, которой мне так тогда не хватало, чтобы снова почувствовать себя живой.

— Она не отходит от меня ни на шаг, и я боюсь, что однажды она вырвет мои дреды. Нирвана говорит, это потому, что я похожа на Ариэль, — с мягкой улыбкой сказала я, ласково потеревшись носом о ее пухлый курносый носик.

Маленькая Мэри обхватила мое лицо своими крошечными ручками и, хихикая, оставила на моих губах мокрый, неуклюжий поцелуй.

— Она — единственное истинное добро, которое есть в Венеции, — продолжила я, зная наверняка, что если не буду продолжать говорить, то мы так и будем молчать. Я чувствовала себя достаточно смелой, чтобы произнести эти слова, ведь его здесь нет — он в России, хотя, если он чего-то хочет, расстояние для него не проблема.

— Малышка Мэри снова пытается съесть твои волосы, — вздохнула Нирвана, поднимаясь со стула рядом с моей кроватью, наблюдая за дочерью. Она успела перехватить дочку прежде, чем та вцепилась в прядь моих волос своими пухленькими пальчиками.

— Ай, ай, ай, — застонала я, когда мать и дочь начали сражаться за мои волосы, едва ли не выдергивая их. Я тоже включилась в так называемую борьбу, совсем не желая потерять длинную прядь, которую отращивала годами.

Маленькая Мэри